Ты родишь для меня (СИ) - Орлова Юлианна Страница 33

— Я не знаю, честно. Мой максимум — поход к психологу.

Видно, как недоумение проскальзывает на лице доктора, он складывает руки на груди и прищуривается.

— Что ж, я вам тоже рекомендую сходить к психологу, но лишь для того, чтобы вы могли закрыть свои тревожные вопросы, что так остро влияют на вас. Скажите, а панические атаки с вами случаются?

Кровь отхлынула от сердца, я сдавленно втягиваю воздух и ощущаю безумное сердцебиение, отдающее в живот и в глотку.

— Раньше достаточно часто. Сейчас меньше…

Так часто, что практически каждый день. И эти дни наполнены для меня беспросветной тьмой, что утягивала меня на дно. В подобные моменты ты не помнишь ничего: ни себя, ни людей вокруг. А если меня не держали за руку, то все было еще страшнее. Словно ты один в темной чаще, наполненной криками диких животных, что идут за тобой по пятам и жаждут тебя сожрать. Никакие разумные доводы не помогают, есть только страх. Он единственный правит балом в твоей голове, замещая любые мысли, что пытаются наладить контакт с внутренним Я и вытащить тебя наружу. На свет.

— Вы принимали препараты, которые помогали нивелировать эти процессы?

— Недолго.

Мужчина опять берет какие-то бумаги и делает размашистые пометки, кое-где галочки. При этом хмурится, но это больше похоже на острое желание докопаться до истины, чем на желание закопать меня окончательно.

— Что обычно становилось причиной, были какие-то моменты, что ярче всего припоминаются, после которых и случался приступ?

В грудь словно бьют со всего размаха, и я лечу назад, отскакиваю в прошлое, где стоп-кадрами проносятся немногочисленные события, что стали первыми в моей жизни с паническими атаками. Первое: день, когда я узнала о смерти родителей. Пульс начинает грохотать в висках, я ощущаю тонкую дорожку пота, что скользит по шее вниз, глаза намертво приклеиваются к столу, а в голове прокручивается самый ужасный кошмар из всех. Эта боль с новой силой устремляется по венам и вновь напоминает мне о потери.

— Виталина Вячеславовна? — звучит как будто издалека, сверху. — Виталина Вячеславовна! — теплая рука касается моей раскрытой на столе ладони, и это имеет эффект разорвавшейся бомбы. Потому что моя ладонь как лед, что обливают сейчас кипятком. И он растворяет холод, развевает боль.

— Да, — машу головой, чтобы отогнать наваждение.

— Какая причина?

Я смотрю на него и вижу нечеткие ориентиры, как будто сквозь всматриваюсь.

— Боль, — шепчу обескровленными губами. Именно боль и становится моим катализатором.

— Физическая или моральная? Или все вместе.

— Душевная боль, которую ничем не заглушить. Чем сильнее такая боль, тем острее мои приступы.

Мужчина кивает медленно, затем сощуривается и продолжает:

— Другими словами, это больше похоже на стресс. Ваша реакция на внешние раздражители. Я вас понял. Официального заключения придётся, конечно, подождать. Но вот совет от меня, — мужчина достает из кармана своего халата визитку и протягивает мне. — Это прекрасный психолог с многолетним опытом работы в области панических атак, так что обратитесь к ней, и все у вас наладится. Не сразу. Но наладится. Конечно, над этим тоже придется поработать.

— Спасибо вам.

Я выхожу из кабинета, ожидая в фойе увидеть Влада, но его нет. Может это и к лучшему, потому что мне точно надо побыть одной. Наедине. Взгляд выхватывает табличку с нужным названием, и я иду в сторону уборной. А зайдя внутрь, внезапно ощущаю шлепок в спину, что точно стал бы причиной падения, если бы кто-то не подхватил меня со спины. Я не вижу, но чувствую стальной захват на талии, а еще громкое дыхание у самого уха. Паника подбирается ко мне вплотную и обхватывает холодными руками горло, царапая когтями кожу.

Я заставляю себя держать глаза открытыми, но-что-то упорно не дает мне это сделать.

Приходится буквально выталкивать себя наружу.

Мне страшно.

— Наконец-то ты одна, а то все ходят тут бдят разные. Как ты, сладость моя? Не забыла еще меня? — рука обхватывает рот, чтобы я не закричала. Но суть в том, что даже имея огромное желание, мои мышцы стянуло спазмом, и из горла не вырвется ни звука.

*******

Паника начинает глушить меня, все становится сплошным вакуумом, и я понимаю, что темная ткань опускается на глаза, вынуждая меня испытывать то же, что я так часто переживала ранее. Рот освобождают. Что-то прижимает меня к холодной стенке лицом, я могу чувствовать лишь покалывания от соприкосновения с холодным кафелем.

— Ты спишь с ним? — хрипит на ухо, пока я пытаюсь держать глаза открытыми. Руки и ноги становятся ватными, я плавно оседаю, но Герман подхватывает со спины и впечатывает в стенку сильнее, распластывая меня по ней. — Я задал тебе вопрос… — жестко звучит в ответ.

Пытаюсь ответить, но язык заплетается и изо рта, помимо полустонов-полухрипов, вырывается нечто нечленораздельное.

— Хорошо, мы поговорим иначе, — Герман стягивает волосы на затылке, и я сдавлено кричу от боли. Мне кажется, что звук громкий, но широкая ладонь перехватывает мое лицо и глушит мои рыдания.

В один момент давление со спины уходит, и я оседаю на грязный пол, одновременно слыша хлопок и удар. Нечто тяжелое, стальное опускается на пол, раздается звук битого стекла, крик и возня.

— Тварь, ты будешь страдать! — звук ударов бьет по барабанным перепонкам, я пытаюсь развернуться, но нехватка воздуха становится причиной удушья. Ртом я пытаюсь выхватить кислород, но не получается. Мои глаза намертво приклеиваются к полу, а затем я из последних сил разворачиваюсь и вижу, как Агапов наносит сокрушительные удары головой Германа по раковине. Еще и еще, снова и снова, пока последняя не разламывается пополам.

— Да что ты? Серьезно? — Герман улыбается, и этот звериный оскал становится по истине устрашающим, заставляющим кровь в жилах стыть. На его лице нет ни единого живого места.

Слезы без контроля начинают течь по щекам, я все так же не могу дышать, лишь сиплю и сильнее хватаюсь за горло. Секунды становится для меня часами, что растягиваются в бесконечную вереницу боли. Каждый удар, который Влад пропускает, принимает лицом, приносит мне физическую боль.

— Она все равно моя, идиот. Она выбрала меня, — продолжает Радушин, отвечая точечным ударом по лицу Влада. Удар за ударом, все становится смазанным. И это становится последней каплей, за которой следует абсолютное безумие. — И она все равно будет в конечном счете моей, — окровавленным искаженным в ухмылке ртом произносит Герман, на что Агапов наносит ему очередной удар по скуле.

Он выводит его из себя. Это первое что проносится в моей голове. Иначе я не могу осознать подобного поведения.

Дышать становится еще тяжелее, но глаза все так же жадно следят за каждым движением Влада. Мне страшно что он может пострадать, страшно, что это принесёт кучу проблем, но я не могу и пальцем пошевелить, не о чтобы помешать ему совершить непоправимое. С каждой секундой удавка на шее затягивается сильнее.

В какой-то момент я понимаю, что отключусь, и заставляю себя считать, заставляю дышать. Мне надо абстрагироваться, надо начать сначала. Дыши, Вита.

Пальцы на ногах стягивает в спазме. Удар. Мой хрип. Вздох. Кислород бежит по легким и обжигает их огнем. Удар. Кровь, разлитая по полу. Мой взгляд заволакивает слезами. Он его убьет, боже. Он его убьет.

Влад продолжает наносить удары, пока я, превозмогая всю себя, заставляю себя дышать.

— Влад…— тихо шепчу охрипшим голосом.

А затем сознание покидает меня. Все настолько мутно в голове, что я не понимаю, что на самом деле отключилась. Перед глазами продолжается видеоряд из жизни. Кто-то обхватывает мое лицо и начинает легонько ударять, сверху льется холодная вода и хочется спрятаться куда-то, сбежать, где сухо и тепло. Где нет боли и нет страха, нет волнений и нет переживаний.

— Вита! — голос становится громче, еще громче, и я распахиваю глаза. Передо мной искаженное злостью с примесью страха лицо Влада, полностью покрытое кровоточащими ссадинами. — Дыши и смотри на меня, — я слежу за двигающимися губами. Указания Агапова доходят до меня сквозь пелену. Он приближается ко мне вплотную и дышит вместе со мной, пока я смотрю на бегущие дорожки крови из разбитой брови. Глаза пекут, я не замечаю, как вместе с дыханием приходят рыдания, и Агапов стирает пальцами набежавшие слезы.