Мой палач. Реквием (СИ) - Ромеро Екатерина Страница 33

До дома нас провожают мои люди. Я знаю, что хоть эта тварь Булат и подохла, его охрана будет нас искать, поэтому времени у нас мало.

Когда заезжаем во двор я вижу, как резко загорается свет в спальне. Мотылек. Она не спит. Хорошо. Как же я хочу верить, что она уже отошла от той дряни, которая ей туманила мозг и наконец-то сможет увидеть Амели.

Я предвидел, что реакция Аси будет тяжелой, но не думал, что настолько. Она выглядела сегодня уже более живой и несмотря на страх все же подошла ко мне. Без прокленов и угроз, как в последние две недели, Ася просто стояла передо мной, обхватив себя руками. Она ждала меня и мне было чертовски приятно это понять, хоть мотылек и не слова не сказала об этом.

Ее взгляд в тот момент. Черт, он меня резал по венам раскаленным ножом. Как только я расстегнул куртку и показал Амели, Ася застыла. Она не верила, а когда же малышку узнала, начала реветь.

Я передал дочь ей в руки и Ася целовала ребенка сотни раз, каждую частичку ее тела, каждый пальчик и волосок. Она обнимала дочь рыдая, воя в голос, сидя на полу с ней, и тогда я уже сам просто не смог.

Я вышел, оставив их наедине. Так было правильно. Я был там лишним и не хотел мешать в тот момент.

Она мать. И соскучилась по ребенку, которого считала убитым. Ася меня убийцей считала, в то время как я даже не знал о существовании нашей дочери.

Я опустился на пол за дверью и слышал только всхлипы, однако постепенно Ася перестала плакать, но и из комнаты не выходила. Я не стал ее трогать. Это была их с дочерью ночь, а не моя.

Я же сидел, как пес под дверью на полу и дышать не мог. Не мог и поднятся. Та пленка, которую увидел в комнате Булата…Это была правда, в то время как вся моя жизнь была фальшивкой. Фальшивые враги, фальшивая семья, фальшивя ненависть.

Я любил того, кто зарезал мою семью и так жестоко обошелся с той, которая вообще была ни в чем не виновата.

Я ее в подвале держал. Эту девочку, пианистку, которая в первое время даже от вида моего шарахалась, от голоса, от грубости, которую в жизни до меня не знала. Как она смотрела на меня тогда и много дней после. Как на чудовище, на монстра, которым я был и остаюсь до теперь.

Она сбежать пыталась, по лицу меня тогда царапнула от страха и я озверел. Ася была дочерью моего врага, я так думал тогда, я блядь, был в этом уверен на миллион процентов!

Я разорвал ее платье, повалил на мат и отымел девчонку. Жестко, вообще без церемоний в ее первый раз, жестоко даже. Я намеренно делал ей больно. Как она ревела тогда подо мной, тряслась, а я не слушал. Я хотел ее боли, которая черным ядовитым вулканом плескалась во мне все эти годы.

Я лишил эту куклу невинности как зверь, а после натянул ей ошейник и посадил на цепь, как суку. Оставил голой лежать до утра на морозе. Я имени ее лишил, свободы и даже нормальной еды. Я мстил Коршуновой и ломал ее так, как сам того хотел, и это у меня отлично получилось.

Ася заикалась потом долго, отойти не могла. Я перенес ее в комнату с подвала только, чтобы она не умерла до казни, а не потому, что пожалел. Я не знал, что такое жалость, ласка, тепло. Я годами этого не знал!

Ася боялась меня. Все время. Даже не смотрела мне в глаза. Я кормил ее с миски, как собаку, а после с рук. Она могла бы укусить меня, выбить еду, но нет. Моя девочка стояла предо мной на коленях и послушно ела с моих рук.

Она быстро сломалась. Быстро признала меня хозяином и слушалась. Тогда мне это нравилось. Нравилось ломать ее, хотя уже тогда я сомневался. Ася была настолько чистой, нежной и невинной, что я не мог уже ненавидеть ее. Ненавидеть ту, которая в сердце моем поселилась, которая чувствовать меня заставила снова, впервые за столько времени я не мог.

Как она плакала в ночь перед казнью. Просила без слов, спину мне целовала и ластилась, а я даже повернутся к ней не смел. Ненавидел, презирал своего мотылька, которого уже не хотел убивать. Я думал как ее спасти, хотя знал, что у нее практически нет шансов. Я был ее палачом, а она моей жертвой. Все было просто и предельно понятно.

В день казни Ася дрожала и сильно заикалась. Даже после того, что я с ней сделал, она все еще верила мне. Верила, что я спасу ее, а я не спас, я в яму ее сбросил, порезав руку и умыв ее же кровью. Я сделал это, чтобы у нее был хоть один шанс спастись и все же спас.

Я откопал Асю тогда, вырыл с земли и мою девочку едва откачали. Сломленная, она едва выжила тогда, когда я себя заново строил ради нее. Тогда же Ася получила шанс на жизнь и не воспользовалась им. Она ко мне пришла снова. Она должна была меня тогда ненавидеть, но нет.

Черт, я даже не знал таких людей, как она. В ней не было ненависти, в Асе только любовь ко мне была ВСЕГДА. Чистая, нежная, невинная. И я купался в ее любви, нагло воруя ее по частям, нося маску, притворяясь, пока мой замок не был разрушен и даже тогда она простила. Дала нам шанс, пока в нашей жизни снова не появился Булат.

Ася часто чудовищем меня звала. Она была права. Я и есть чудовище. Я ее сукой считал и обращался с нею также, держа на цепи. Как эта девочка мучилась потом, боялась меня, шею себе раздирала до крови. А это все моя работа была, МОЯ, блядь!

Поднимаюсь. Всего шатает, в груди жжет но знаю, ей больнее. Моей девочке в миллион раз больнее из-за меня, и хуже всего то, что теперь я обязан правду Асе рассказать, не то жить с этим просто не смогу.

Осторожно открываю дверь. Ася на полу сидит у дочери, которая спит на кровати, обложенная подушками и укрыта одеялом. Вижу, как мотылек за руку малышку держит. Не отпускает. Понимаю ее. Я отлично ее понимаю.

— Ась…

Услышав меня, Ася быстро на ноги встает, дочь загораживая. От меня!

— Пошли, поговорить надо.

Глава 28

В эту ночь я сомкнуть глаз не могу. Укладываю Амели, которая конечно, не зовет меня мамой. Я для нее чужая тетя, а Тимур за дверью — чужой дядя. Глотая эту боль, я все равно отлипнуть от нее не могу и насмотреться тоже.

Малышка плачет несколько минут, но вымотавшись, все же дает себя уложить. Я пою ей свою колыбельную и обняв подушку, Амели прикрывает глазки.

Бес не заходит к нам до самого утра, хотя я отлично знаю, что он за дверью. Не понимаю только, почему он не входит, почему дал мне эту возможность побыть с ребенком.

В голове все перемешалось и теперь я вообще ничего не понимаю. Амели жива. Все это время была жива, тогда как…как это все получилось? Нет, Бес все же не убийца моей дочери, тогда кто…Кто он для меня теперь?! Звук открывающейся двери заставляет подняться и тогда я снова вижу его.

— Ась…

Заметно уставший, мрачный как громовая туча Бес строго чеканит, кивая на дверь, тогда как я Амели за руку беру. Я ее защищу. Не оставлю ни за что снова.

— Пошли, поговорить надо.

Оборачиваюсь и на дочь смотрю.

— Я не могу ее оставить!

— Мы будем сразу за дверью. Обещаю.

Киваю и осторожно следую за Бесом.

Выйдя в коридор, обхватываю себя руками. В голове миллион вопросов, однако сейчас даже не знаю, с чего начать.

— Спасибо за дочь. Ты вернул ее. Дочь вернул мне.

Эмоции переполняют, не сдерживаюсь, подхожу и обнимаю его, поднявшись на носочки. Тимур стоит как стена каменный, не двигается. Слышу только дышит тяжело. Губами к моим волосам прикладывается, целует в макушку, по спине проводит тяжелой рукой.

Отстраняюсь. Смотрю в его глаза серебристые. У самой слезы текут снова и снова.

— Как? Как ты сделал это?

Вижу, как кулаки Беса сжимаются и желваки на его скулах крупно ходят. Он злится, только я не знаю, на меня или…

— Булат. Он ребенка нашего забрал после рождения. Он знал, что ты беременна была. Следил за тобой.

От шока я аж рот приоткрываю. Это страшный человек. Господи, как Амели вообще выжила с ним?

— Почему? За что…

— Ради мести. Он хотел ее своей сделать. Как меня выдрессировать, а если ему что-то бы не понравилось, то тоже…