Вера Колочкова - Ключи от ящика Пандоры Страница 33

Потом, когда от мамы сбежал отчим, дочь тоже оказалась в этом обстоятельстве виноватой. Потому что зачем мужику чужого ребенка кормить? И даже за Снежану виновата! Надо с малышкой нянькаться, а она все норовит с Игорьком время провести! Дался он ей, когда мать с ног сбивается… Наверное, ей легче было так жить, чтобы Ирина все время чувствовала свою вину? А может, произносила злые слова просто так, походя, не вкладывая в них обидного смысла? Сказала – и тут же забыла, не придав значения? Да, наверное, так и есть…

Но каждое обидное слово свою энергию несет. И если нет ей выхода – откладывается где-то в душе, копится помаленьку. Накопилось – живет себе, пока не тронули. А как тронут и кто тронет – одному богу известно. Но если уж тронули – тут никаких ключей подбирать не надо, черный ящик сам собой открывается. И отходи в сторону тот, кто когда-то его синкопами наполнил.

Вот вам и сон, пожалуйста, про черный ящик. И первая утренняя стыдливость тут ни при чем! Не за что ей стыдиться: как получилось, так получилось. Если уж все покатилось по такому сценарию, нет ее в том вины…

Ирина вздохнула, распрямила спину, глотнула остывший кофе. Усмехнулась – как, оказывается, легко себя оправдать. Меня обидели – я обижу. И до главного обидчика еще очередь дойдет. И для него памятные синкопы найдутся. Хотя бы из тех прожитых лет жизни матери-одиночки – ужасно обидных. Два года – как целая жизнь. Ты думал, я их забыла, да?

Хотя – чего там… Конечно, забыла. Вот же странное дело! Мелкие обиды на маму в кучку собрались и помнятся, а на Игоря – нет. Почему?! Может, он специалист по большим обидам, которые ни в один ящик не умещаются? Сами по себе живут, и ключа к ним не подберешь, чтобы на волю выпустить? Да и надо ли… Ирина еще не ответила на этот вопрос окончательно. Вот если б не любила, тогда б и вопроса не было…

Интересно, сколько она еще в этой невесомости продержится? Надо было вчера с мужем поговорить! Честно и откровенно. Он же сам хотел. Можно, конечно, и по предложенному Ольгой сценарию: ничего не вижу, ничего не слышу, ничего никому не скажу. Да только актерских данных не хватит. И хитрости тоже. Как показала жизнь, эта хитрость имеет свойство трансформироваться в злые поступки, вылетающие из черного ящика. И майся потом совестью. Нет уж, и без того натворила делов, хватит.

И вдруг вспомнила, что за эти дни ни разу не позвонила тете Саше. Вот тебе, пожалуйста, еще одно зло. Тетка одна совсем, а она сидит, свои рефлексии по струнам перебирает. Ушла любимая племянница в тапочках, осерчав, хлопнула дверью и пропала.

Ну, это зло исправимо, допустим. Надо собраться да поехать к ней. А по дороге – в супермаркет заскочить, накупить продуктов, вкуснятинки всяческой. Хотя тетю Сашу этим не проймешь, это ж не мама.

Вот опять она – о маме! Хватит уже! Поворошила синкопы – и хватит. Все, надо ехать…

Позвонила в теткину дверь, заранее сложила руки в умоляющем жесте, подняла брови домиком. Всхлип замка, скрежет цепочки… Тети-Сашино лицо – измученное, но радостное.

– О господи, Ирочка, девочка, наконец-то! А я тебе и звонить боюсь.

– Простите меня, блудную девочку! Видит бог, не достойна я этого высокого звания.

– Ой, да ладно тебе! – рассмеялась тетя Саша, отходя в сторону. – Заходи. А это что у тебя? Что за пакеты?

– Это – вам. Тут продукты всякие.

– С ума сошла! Зачем столько? Я и есть-то не могу толком. Как вспомню, что скоро воскресенье, а Маши нет. Ты ж помнишь, как мы по воскресеньям обедали.

– Помню. А хотите, я каждое воскресенье с вами буду обедать? Так же скатерть крахмальную на стол, приборы. Чтоб традицию поддержать, а?

– Хочу, Ирочка. Очень. Но ведь у тебя семья.

Сказала и осеклась, глянула пугливо. Но вопросов задавать не стала, молча взяла у нее из рук пакеты, понесла на кухню.

– Ты есть хочешь? – послышался из кухни ее голос.

– Хочу. Я еще не завтракала, только кофе пила.

– Тогда иди сюда, чего копаешься.

– Иду!

На кухне все было как прежде: стерильная чистота, крахмальные занавески топорщатся на окнах белыми рюшами. И не лень же ей эти рюши разглаживать!

– Садись. Сейчас омлет с ветчиной сделаю. Я быстро.

Как же хорошо здесь, на теткиной кухне! Все-таки стерильная чистота и ухоженность имеют свою энергию – упорядоченности уклада жизни. Что бы ни происходило, а солнечный блик из окна должен глядеться в голубой кафель, как в зеркало. И скатерть должна быть. И ваза-хлебница с крышкой. И салфеточки. И прибор старинный для специй – три еловые шишки в круглых гнездышках. Да, многие пожилые люди сейчас этим укладом спасаются, плывут по волнам новой жестоко материальной жизни, как на утлом суденышке.

Тетя Саша споро накрыла на стол, успевая следить за шкварчащим на сковородке омлетом. Красиво выложила круглую вкусноту на тарелку, сверху присыпала мелкой зеленью.

– Ешь.

– А вы?

– Говорю же – не хочу. Правда, не смотри на меня так. Организм голодовку объявил, горе переживает. Не буду ему мешать.

– Но так же нельзя, теть Саш!

– Не бойся, с голоду не умру. Обещаю. Пока ты свою ситуацию как-то не разрешишь, точно не умру. А вдруг тебе мой совет понадобится?

– Да, мне очень нужен ваш совет! Запуталась я, не знаю, что делать, ни туда, ни сюда. Копаюсь во всяких обидах, на людей злюсь. Мало того, что злюсь… Помните, вы в прошлый раз говорили про ящик Пандоры? Ну, чтоб я его, не дай бог, в себе не открыла?

– Помню, Ирочка. Я весь давешний разговор помню. За те дни, что ты пропадала, весь по косточкам разобрала.

– Простите меня.

– Да ладно, я ж не о том. Вот что еще хочу сказать тебе, девочка, – понимаешь, у каждого человека внутри свой ящик обид живет. У кого-то переполненный, у кого-то – так себе, полупустой. Но никто, по большому счету, не может этого обстоятельства признать. Вот спроси у любого – помнит ли он обиды? И каждый второй открестится, еще и лекцию про необходимость прощения и понимания прочтет. Всем же хочется казаться качественнее друг перед другом.

– А у вас есть?

– А то. Есть, конечно. Я даже на Машу-покойницу с детства обиды хранила, и на маму, и на брата, и на отца твоего. Этот процесс независимо от нашего сознания и воли происходит. Другое дело – откроешь ты этот ящик когда-нибудь или нет. Или замкнешь его навеки, засунешь куда-нибудь, чтоб жить не мешал. Тут, понимаешь, тонкая такая штука. Прощение – прощением, а память – памятью. Еще и от человека зависит.

– Значит, и у меня есть?

– Конечно. Куда ж он делся? Ты натура цельная, в тебе все есть. И ангел, и черт, который твой ящик стережет, не без этого. И он обязательно в трудную жизненную минуту ключик от него подсунет.

– Уже подсунул, теть Саш.