Кэрен Бришо - Как бы нам расстаться Страница 33

— Слышу милые сердцу звуки родного дома, — сказал отец, хлопая внешней дверью с сеткой. Мы с мамой были так поглощены нашей… беседой, что и не заметили, как к дому подъехала его машина. Было уже темно, и, если бы я была способна думать о чем-то кроме того, что мама выгнала Джону из-за стола, как бродячую собаку, и о том, как несправедлива жизнь, я бы, наверное, удивилась, что ужин еще не подогрет.

— Как мило, что ты к нам заехал, Брэд, — съязвила мама. — Может быть, папочка хоть немного займется воспитанием дочки?

— «Папочка», вот как? — сказал отец, шаря в холодильнике в поисках пива. — Что ты натворила?

— Я хочу дружить с Джоной, — ответила я.

Отец откупорил банку с пивом.

— По мне, звучит неплохо, — сказал он, пожимая плечами. — Ладно, пойду посмотрю игру.

Мама схватила меня за предплечье.

— Неужели ты не можешь…

— Да в чем дело, Мэгги? — спросил отец, глядя сверху вниз на ее руку. — Ты что, боишься, что с ней будет так же, как с тобой?

Она отпустила мою руку.

Молчание.

Было слышно, что в гостиной начался футбольный матч. Я стояла, не зная, чего ожидать.

— Мам, — спросила я, когда молчание длилось уже вечность, — можно мне…

— Да делай ты, что хочешь, — ответила мама. Голос у нее был усталый.

— Да делай ты, что хочешь, — говорю я.

— Я. хочу уехать домой, — отвечает Джина.

Мы сидим за столом, и я делаю вид, что пью кофе, приготовленный Диленом. Никогда не думала, что отыщется кто-то, кто готовит кофе хуже меня.

— Ну как, ничего? — спрашивает Дилен, показывая на кофе. — Я не был уверен…

— Просто великолепно, — отвечаю я ему. — Спасибо. — И я пытаюсь улыбнуться, смакуя этот «кофе».

— Ты меня слышала? — спрашивает Джина.

— Я тебя слышала, — отвечаю я. — Все дело в том, что я не хочу везти тебя в Хоув.

Она складывает руки на груди:

— Я хочу уехать домой.

— Тогда почему ты оттуда сбежала?

Она начинает хныкать:

— Ты не знаешь, какие они.

— Конечно, не знаю. Я же прожила с ними всего семнадцать лет.

Мой сарказм проходит мимо ее ушей.

— По крайней мере, они ко мне добрее, чем ты.

— Ну конечно же. На следующей неделе их будут фотографировать для плаката «Самые любящие родители года». Давай через двадцать лет встретимся и обменяемся воспоминаниями о нашем счастливом детстве.

— Ну и сука ты, — говорит Джина.

— Кому и знать, как не тебе, — отвечаю я. Очень по-взрослому.

— Эй! — прерывает нас Дилен. И тут я понимаю, что он уже давно пытается завладеть нашим вниманием, но мы были слишком заняты, чтобы это заметить.

— Послушайте, — говорит он, когда мы обе поворачиваемся к нему, — вы можете хоть пять минут не ругаться?

По моей шее ползет краска стыда. Сейчас самое время показать сестре, что я и в самом деле на двенадцать лет старше нее, девчушки, которая была слишком мала, чтобы давать сдачи, когда я уезжала из дома.

— Прости, Джина, — говорю я ей. — У меня был тяжелый день. Конечно, тяжелый день — это не оправдание, но… — мой голос постепенно замирает.

— Это У ТЕБЯ был тяжелый день? — начинает Джина, но Дилен хватает ее руку и сжимает в своей.

— Джи, — тянет он, и в голосе слышится просительная нотка.

Она покусывает губу.

— И ты прости, — говорит она так, что ее почти не слышно.

Дилен поворачивается ко мне:

— Уичита, вы не могли бы отвезти нас домой? Ну пожалуйста! Ваша мама права. Мне еще нельзя водить машину…

Я слишком удивлена этой вежливой просьбой, чтобы спросить его, почему тогда он поехал в Чикаго, если у него нет прав, и чья это машина стоит у меня под окнами.

— Ладно, — вместо этого говорю я. — Я вас отвезу.

Но я уже знаю, что пожалею об этом.

— Я не хочу, чтобы меня прижимали к обочине, — говорю я.

— Тебя и не прижмут. Во всяком случае, не здесь.

Мы находились на проселочной дороге в трех милях от Хоува. Джона, только что получивший права и очень гордый по этому поводу, учил меня водить машину. Поскольку я была единственным шестнадцатилетним учеником нашей школы, которому еще не разрешили получить ученические права, то, что я сидела за рулем древнего «олдсмобиля» Лиакосов, наполняло меня ощущением свободы, которая на вкус была как шоколадно-молочный коктейль. Просто потрясающе вкусная!

До того момента, когда я чуть не устроила аварию, нажав на газ вместо тормоза.

Я сидела в машине, стоявшей поперек дороги и смотрела на столбы ограждения, а внутри меня росло недовольство собой и неверие в свои силы.

— Я никогда не выберусь из этого городишки, — сказала я.

Джона не рассмеялся.

— Я тоже так ошибся в первый раз, — сказал он. — Тут аварией и не пахнет. Дай задний ход и попробуй снова.

Я дала задний ход и развернула нос машины в нужном направлении — вдоль дороги, а не поперек.

Говоря, что мне «еще не разрешили» получить права, я немного покривила душой. Отец сказал, что мне можно садиться за руль, но дело так и не пошло дальше обещаний, что он научит меня, «какая сторона дороги какая». Мама сказала, что у меня есть две ноги и что я знаю, как ими пользоваться. Формально это тоже не было запретом. Поэтому, разрешив Джоне учить меня водить, я ничего не нарушала, но если бы я угробила машину и нас бы поймали… Это была бы уже совсем другая история.

Впереди, на вершине холма, показался огромный трактор, грозно возвышавшийся над гусеницами длиной, казалось, в целую милю. А дорожка была маленькая, шириной не более нескольких футов. И я запаниковала.

— Выезжай на обочину и остановись, — сказал Джона в ответ на мой невысказанный вопрос.

И я нажала на газ.

— На тормоз, — застонал Джона, когда мы, накренившись, понеслись навстречу блестящим гусеницам.

Я нажала на тормоз. И съехала — ну, совсем чуть-чуть — в канаву, поросшую травой.

Трактор прополз мимо, и фермер осуждающе покачал головой.

Джона побледнел — самую чуточку, но, когда трактор исчез за следующим невысоким холмом, засмеялся.

Я крепко вцепилась в руль. Выступы на внешней его стороне проступили у меня между пальцев.

— Как только научусь водить, — сказала я, — я уеду отсюда. И никогда не вернусь.

«Никогда» не учитывает таких тонких материй, как чувство долга перед семьей, которое раз в несколько лет может возвращать человека в город, где он родился. Он может приехать на похороны. Или на Рождество (ну, в тех редких случаях, когда исчерпаны все приличные отговорки, чтобы не приезжать). Как раз дважды я и приезжала в Хоув. И «никогда» — опять это слово — не оставалась там дольше чем на сорок восемь часов.