Третий шанс - Татьяна Рябинина Страница 34

Пока народ дружно хихикает, кто-то скребется в дверь. Ольга из канцелярии впихивает в класс незнакомую девчонку.

- Одиннадцатый-б? Новенькая к вам.

- Проходи, - кивает Гавриловна. – Как тебя зовут?

- Тина, - отвечает девчонка. – Валентина.

- Садись вон туда, за вторую парту, с Морозовым. А то он заскучал один.

Пока она идет, рассматриваю ее. Высокая, тонкая-звонкая, но с внушительными буферами, распирающими белую блузку. Грива жгуче-черных волос стянута в хвост. Густые брови, тонкий нос, пухлые губы и неожиданно светлые глаза. Явно южных кровей барышня. Еврейка, армянка, грузинка?

- Привет, - говорит она мне, усаживаясь рядом.

За весь день мы не перекинулись и десятком слов, но когда выхожу из школы, Тина догоняет меня и спрашивает:

- Тебе в какую сторону?

Нам по пути, идем, болтаем. Выясняется, что она наполовину грузинка, родилась в Тбилиси, после развала страны жила с родителями в Краснодаре.

- Папа звал меня Тинатин. Луч солнца.

- Красиво. А почему звал?

- Он умер. Мы с мамой приехали сюда к бабушке. Странно, - Тина пожимает плечами. – У нас новеньких всегда расспрашивали, кто они, откуда. А здесь я как будто невидимка. Никто даже не подошел. Извини, что я к тебе так пристала, просто неуютно одной.

- Да ничего, - я тоже пожимаю плечами, словно копируя ее. – Ты красивая. Для девчонок это как красная тряпка для быка. А парни присматриваются. Да и вообще класс у нас не слишком дружный. Все больше парочками-троечками.

На перекрестке мы прощаемся, и я иду к Ларке. Света сегодня у них, открывает мне дверь. Ларка лежит на небрежно заправленной постели в спортивном костюме, красноносая и красноглазая. Вываливаю ей домашнее задание, рассказываю новости, и про новенькую тоже.

- Симпатичная хоть? – Ларка кашляет и сморкается.

- Да ничего такая.

- С тобой посадили? Ну так не тушуйся. Сколько можно по Юле своей страдать? Не захотел ее искать, так и успокойся уже.

Я иду домой и думаю над Ларкиными словами. Наверно, она права. Если б я действительно хотел найти Юлю, разве тянул бы так, откладывая под всякими надуманными предлогами?

Через пару дней у меня нет тренировки, и я приглашаю Тину в кино. Она охотно соглашается. После сеанса заходим в кафе, потом гуляем по парку. Я провожаю ее до дома, и мы долго целуемся в парадной. И… это совсем не так, как было с Юлей. Лучше? Хуже? Нет. Просто по-другому.

Ларка болеет еще неделю, а когда приходит в школу только ленивый не сообщает ей с ехидной ухмылкой: «твой Морозов закрутил с новенькой». Но та только смеется: да ради бога. И спрашивает меня, все ли нормально.

- С твоей подачи, Лар, - отвешиваю поклон. – Зело благодарен.

- Совет да любовь, - она целует меня в щеку, и тут я ловлю краем глаза взгляд Тины, похожий на опасную бритву.

Угар продолжается месяца два. С Тиной мы вместе в школе и встречаемся по вечерам, если у меня нет тренировок. Иногда она встречает у спортзала, и мы идем куда-нибудь, а потом долго стоим в парадной, целуемся и лапаем друг друга по-всякому. Я бы хотел и большего, нашел бы, куда ее привести. Но Тина просит не торопить ее, и я жду.

Ларка деликатно отходит в сторону. Мы теперь видимся только в школе, да и то лишь здороваемся. Время от времени перезваниваемся, но кратко: «Как дела?» - «Норм. А у тебя?» - «И у меня». Она сидит с Пашкой Быковым, одним из тех, кому я навалял за разговоры «ябейвдул», но на его подкаты никак не реагирует. Да и вообще как-то погасла. Всегда была в центре внимания – яркая, бойкая, резкая на язык, а тут вдруг стала молчаливой, задумчивой. Но если я спрашиваю, отвечает, что все в порядке.

Тинка конкретно заморочила мне голову, но все же… иногда я думаю о Юле. Это светло и грустно. Понимаю, что у меня был шанс на что-то серьезное, но я его упустил. Может быть, и к лучшему? Как знать, сложилось бы у нас, а так осталось воспоминание… волшебное. Как будто мимо прошла фея. Фея сирени…

Где-то к началу декабря морок начинает рассеиваться. Взамен очарованию приходит раздражение. Тинке почему-то кажется, что она в нашей паре главная и может решать не только за нас обоих, но и за меня. Вплоть до того, как мне одеваться.

- А может, ты мне и трусы будешь выбирать? – спрашиваю в ответ на замечание, что ей не нравится моя рубашка.

Обижается, разворачивается, уходит. Потом нудные выяснения, кто прав, кто виноват, она, разумеется, ждет извинений, а я не считаю нужным, поскольку не чувствую за собой вины. Потом все-таки миримся, но промежутки между ссорами становятся все короче.

Хуже всего то, что Тина дико ревнивая и начинает закипать, стоит мне посмотреть на какую-то девчонку дольше одной секунды. А больше всего она ревнует к Ларке. Напрасно я пытаюсь объяснить, что мы дружим с детства и между нами ничего другого не было, нет и не будет.

Три дня до конца четверти. Физика. Гавриловна бубнит у доски какую-то нудятину, мы с Тинкой тихо шепчемся, наклонившись друг к другу.

- Морозов, Чехвадзе, рты закрыли! – Гавриловна лупит указкой по столу. – Обнаглели совсем. Лучше бы я тебя, Морозов, с Пылаевой оставила. С ней вы хотя бы на уроках не лизались.

Смех обрывается, когда Ларка, покраснев в цвет борща, встает и идет к двери.

- Ты куда? – вопит физичка.

- Мне надо, - дверь хлопает так, что со стены срывается таблица с формулами.

Я поднимаюсь. Тинка хватает меня за рукав, но я вырываю руку.

- Морозов!

- Мне надо, Нина Гавриловна, - она пытается встать у меня на пути, но я ее отодвигаю. – В туалет. Не могу терпеть. Мочевой пузырь слабый. Вы же не хотите, чтобы случилось страшное?

Ларка стоит в коридоре у окна. Подхожу, кладу руку на плечо.

- Все нормально, Дим.

Она пытается улыбнуться, но губы дрожат, а глаза наливаются слезами.

Десять минут до конца урока я просто стою рядом с ней. Как раньше, когда нам не нужны были слова. Звенит звонок, из кабинета вываливаются одноклассники.

- Морозов, завтра чтобы без родителей не появлялся, - вопит Гавриловна.

Тинка бросает мне под ноги мою сумку, а на следующем уроке демонстративно садится за последнюю