Его другая - Элла Александровна Савицкая Страница 34

Снег и правда летит красивый, лопатый. Крупные хлопья оседают на подоконник и впечатываются в стекло.

Оля закидывает голову назад, смотря на небо, а мне в нос запах её волос ударяет, как нашатырный спирт. Возбуждает чувствительные окончания верхних дыхательных путей и в кровь проникает.

Прямо как тогда, когда я в первые её случайно обнял. На лестнице у себя дома. В тот раз меня шандарахнуло точно также. Уже тогда я понял, что нельзя с ней рядом находиться. Чревато это и совсем не нужно.

— Интересно получается, правда? — оборачивается и смотрит на меня с легкой убийственной улыбкой, — Сначала я была у тебя в комнате, а теперь ты в моей.

— Баш на баш, — сиплю не своим голосом.

— Типа того. Вот только прятаться у меня в комнате негде. Шкаф поменьше, чем твой, ты туда не поместишься.

Шутит, а я себя заставить подхватить эту волну не могу. Меня несет в другую. Туда, где шквал и ураган. Туда, откуда возврата нет. Куда затянет и внутренности перемелет к чертовой матери.

— Под кроватью тоже не вариант, — продолжает, пока я проделываю в светловолосом затылке дыру. — Так что, если мама придет, прятать тебя некуда. Придется знакомить.

Знакомить… С мамой…

На плечи словно неподъемная ноша ложится и к земле придавливает.

Резко отшагиваю назад.

Какого, спрашивается, я попёрся сюда?

— Я пойду, Оля, — разворачиваюсь на сто восемьдесят градусов, успевая заметить, как меняется выражение её лица. — Спасибо за ужин.

Срываю с вешалки куртку, засовываю ступни в ботинки, а Оля догоняет меня уже в коридоре. Смотрит молча, исподлобья, но мне сказать ей нечего. Только пульс в затылке бьется так, как будто вены сейчас разорвёт.

— Пока.

Открываю дверь и пешком слетаю вниз, перескакивая сразу через несколько ступеней.

Не надо нам с ней больше пересекаться. Как-то придумать так, чтобы Мариам отец с танцев забирал, или Демьян какое-то время встречал. А мне надо заканчивать с этими встречами.

Быстрым шагом направляюсь к машине, забираюсь внутрь и завожу мотор, чтобы разогреть её. Боковым зрением замечаю движение, а когда поворачиваю голову, вижу Олю. Она выскочила из подъезда и бежит в мою сторону. Светлые волосы в стороны разлетаются, куртка не застегнута.

Ребра вибрация сотрясает.

Глупая, упрямая девчонка!

Распахиваю дверь и выхожу ей навстречу. Подбежав ко мне, останавливается на расстоянии нескольких метров.

— Давид!

— Зачем ты вышла? — Хватаю её капюшон и рывком на голову надеваю. — Только выздоровела, дурочка!

На раскрасневшемся лицо улыбка расцветает. Оля шагает ближе и смотрит мне прямо в глаза.

— Ты меня не ненавидишь больше, правда?

— Это ты из-за этого выскочила?

— Да. Ответь. Пожалуйста, Давид, мне важно.

Пульс к хренам дубасит так, что выдрать вены хочется.

— Не ненавижу!

— А раньше? Почему ненавидел?

Шумно выдыхаю.

— Домой иди! Нечего копаться в том, что прошло.

Разворачиваюсь, но она снова вызывает в сердце фибрилляцию желудочков тем, что хватает меня за руку.

— Нельзя ненавидеть на ровном месте. Если человек тебя не обидел, то просто так ненависть не возникает. А я тебя не обижала. Точно знаю, потому что с самого первого дня тихо сходила по тебе с ума.

— Оля!

— Тогда почему? Почему ты так себя вел со мной, как будто все в тебе хотело избавиться от меня?

— Оля!

— Потому что я нравилась тебе, правда?

— Нет, — рявкаю, выдирая из её тонких пальцев свою руку, — я думал, что ты не подходящая подруга Мариам, вот и всё. Считал, что разгульная, дурная, легкомысленная. Теперь вижу, что это не так. Поэтому и отношение изменил.

Отчаянно мотает головой, ступая ко мне вплотную. Зелень глаз в омут затаскивает и душит. Еле дышу. В легких вата, сердце колотится на вылет.

— Это не так. Ты бы не бил тогда Олега. Не забирал меня из дома, и с отцом не разговаривал бы.

— Я просто хорошо воспитан.

— Неправда!

До скрежета зубов стискиваю челюсть. На её лицо падают хлопья снега, ложатся на ресницы, а она даже не замечает. Так и продолжает свой расстрел, от которого у меня уже масса сквозных по телу.

— Оль, этот допрос бессмысленный. Понимаешь? Ничего не может быть!

— Значит, это правда? Я не придумала?

Хватаю её за плечи, хочу отодвинуть, но вместо этого только сильно сжимаю.

— Это не важно, услышь меня!

— Важно!

— Нет! — грубо обрубаю, — Ты не понимаешь, что ли? Какой смысл в том, что я тебе отвечу? Его нет. Смысла нет. Будущего нет. Есть отдельно ты, и отдельно я. И эти прямые никак не пересекаются, вообще.

Моя пылкая речь прерывается тем, что Оля дергается вперед и вжимается своими губами в мои. Отчаянно, исступленно. Зажмуривается, кладя ладошки на мою трясущуюся от частого дыхания грудь. У меня душа из тела вылетает. Так, как если бы меня поезд на огромной скорости снес и протянул по рельсам. Чувствую, как внутренности в жижу превращаются.

Отрываю её от себя и грубо отталкиваю подальше. Оля вскидывает руку и растерянно касается своих губ, будто сама не ожидала того, что сделает. Я отшагиваю назад и натыкаюсь на дверь машины.

— Иди домой, Оля. И никогда больше этого не делай!

Дергаю дверную ручку, хватаюсь за руль и срываю машину с места. Пока несусь по трассе стараюсь не думать о том, как губы жжет, а сердце трепыхается из последних сил. Едва не влетаю в аварию, но скорость не снижаю. Меня на части рвёт, как будто внутри дикий зверь поселился и клыками внутренности дерёт.

Домой вхожу и сразу отправляюсь к лестнице.

— Давид, — тормозит меня отец.

Стиснув кулаки, останавливаюсь.

Прохожу в зал, где сидят родители и Мариам.

— Ты извинился перед девочкой? — спрашивает папа.

— Да.

— Хорошо. Не хочу, чтобы человек думал, что у её лучшей подруги бездушная семья, — замечаю, как мама недовольно сжимает губы, но молчит, — Мариам рассказала о том, что в её семье проблемы. Жаль, мы раньше не знали. Теперь Оля может у нас ночевать когда посчитает нужным, передай это подруге, дочь.

— Хорошо, спасибо, — кивает Мари.

Выглядит бледной и зажатой. Видимо разговор выдался непростым.

— Я могу идти? — хочется как можно скорее остаться одному.

— Нет. Это ещё не всё. Мари, оставь нас пожалуйста.

Сестра, послушно кивнув, бросает на меня сочувственный взгляд и выходит из зала.

— А теперь ты, Давид. Я понимаю, что ты пытался защитить девочку. Но это не повод повышать голос на собственную мать, — строгий тон отца отливает сталью. — Нужно было просто всё объяснить.

Молчу. Нечего сказать.

— Почему ты так её защищал? — мама внимательно исследует меня