Светлана Демидова - Отдай мне мужа! Страница 34

Я бросил взгляд на смертоносный бордюр тротуара, отбрасывающий черную тень. Восемь часов назад здесь погиб человек. Подумать только, этот богач, живший в роскошной квартире рядом с Елагиным островом, скончался в бедном городском квартале! Человек ведет активную жизнь, любит, страдает, играет в теннис, пьет виски, читает книги, покупает машины, не зная, что где-то его уже ожидает бордюрный камень, неотвратимый, как черта под колонкой цифр дотошного аудитора. Именно в этот момент я прочувствовал, что означает слово «рок».

Рядом с «Вольво» никого не было, чему нельзя было не порадоваться. Я заглянул в окна машины: ничего не было видно. Я взялся за ручку дверцы. Волнение мое было не меньшим, чем тогда, когда входил в квартиру Панкиных. Я вторгался в чужую личную жизнь. Но сейчас необходимо как-то открыть дверь автомобиля, вырубить сигнализацию. Плевать, если привлеку чье-нибудь внимание.

Когда дверь легко распахнулась, я даже вздрогнул от неожиданности. Значит, Герман так «торопился» под колеса, что не успел закрыть машину. Хотя, с другой стороны, он рассчитывал на благополучный исход. Возможно, после того, как суматоха уляжется, он собирался спокойно сесть в свою машину и поехать в больницу или с кем-нибудь из полицейских в отделение.

В салоне зажегся свет. Белый, почти больничный, он падал на сиденья из мягкой серой кожи, на хромированные детали на черной приборной доске, на экзотические побрякушки, висевшие над рулем и, видимо, привезенные из разных путешествий. Я сел за руль. Это произошло совершенно бессознательно, я и сам не понял, зачем это сделал. Мне на ум пришла наивная мысль, что, оказавшись на месте Германа, я смогу проникнуть в тайну его смерти. Я открыл бардачок, при этом внутренность его осветилась. Там оказалось несколько музыкальных дисков, новая автомобильная свеча, водительские перчатки, прибор для измерения давления в шинах и электрическая лампочка.

Я исследовал передние и задние сиденья, заглянул под них, вытащил торчащий из кармашка водительского кресла свернутый в трубочку журнал, пролистал его, но ничего интересного не обнаружил. Обычный номер «Автомира», никаких зацепок. Расследование по поводу смерти человека, которого я сам убил, не приносило обнадеживающих плодов.

Мне не оставалось ничего другого, как только отправиться в отделение полиции. Перед тем как захлопнуть за собой дверцу машины, я решил затолкать журнал обратно: пусть не останется следов чужого вторжения. Но журнальная трубка никак не хотела опускаться в кожаное дно кармашка. Мне стало любопытно, и, встав коленями на сиденье, я сунул руку в карман. Из него я извлек маленький плоский сверток.

Развернув несколько слоев полиэтилена, я нашел серебряный контейнер, разделенный на аккуратные квадратики. Ванночка для приготовления льда – точно такая же, из какой я доставал кубики, готовя для Евы выпивку. Еще в свертке оказался картонный футлярчик, похожий на те, в которых продают губную помаду. В нем лежала пустая стеклянная ампула и отдельно запакованные – отпиленный от ампулы кончик с осколками, а также стальная аптечная пилочка. На стекле не было названия препарата. Может, какой-то наркотик? Почему все это так тщательно сохраняли, даже вместе с отпиленными обломками? В истории, преподнесенной мне под Новый год, одна тайна следовала за другой. И всякий раз, надеясь получить какое-то объяснение, я натыкался на новый знак вопроса. Да уж, блистательный Герман Панкин мог бы вдоволь посмеяться: сложную задачу задал он мне, прежде чем уйти на тот свет. Поколебавшись мгновение, я прихватил находку с собой и вернулся к своей машине.

Мучительно захотелось курить. Вообще-то курю я редко, поэтому могу где угодно оставить и зажигалку, и сигареты. Но на этот раз они были при мне. Вкусно затянувшись, я задумался: как примут мой бессвязный рассказ в отделении… Как я объясню, почему до сих пор не проинформировал вдову, зачем вернулся на место происшествия и залез в машину жертвы? Чего доброго, полицейские решат взыскать с меня за противоправные действия, или еще хуже – углядят в этом намек на их профессиональную некомпетентность и безответственность. Снова увязнув в тине собственных сомнений, я с тоской всматривался в мертвую перспективу улицы. Свет из окон домов, отражаясь от мокрой мостовой, рикошетом уходил в небо.

Один из последних ночных автобусов с тяжелым гулом подъехал к остановке. Из него вышел единственный пассажир. Вернее, пассажирка. Женщина в элегантной черной шубке быстрым шагом пересекла улицу. Я сразу же узнал ее, словно давнюю знакомую. Это была та самая загадочная родственница семьи Панкиных, которая выходила из квартиры в сопровождении домработницы и которую я упустил у роскошного дома на бульваре. Странно было видеть ее совсем одну посреди пустынной ночной улицы.

Я поспешно нырнул в кабину «Волги». Мне не хотелось, чтобы красивая брюнетка меня видела. Она походкой манекенщицы пошла к машине Германа. Я заметил, как, раскрыв сумочку, женщина достала из нее связку ключей. Нажав на кнопку блокиратора сигнализации и не уловив никакого ответного сигнала, она застыла в недоумении перед дверцей «Вольво». Затем неуверенно подергала за ручку. Дверь распахнулась. Женщина отступила в испуге, огляделась по сторонам, потом осторожно заглянула в салон.

«Здрасьте вам через окно!» – как говорят в Одессе. За какую ниточку, интересно, дергала эта красотка в клубке сегодняшних хитросплетений? Как она могла узнать, где находится автомобиль, откуда у нее ключи от него? Выходит, она была рядом с Германом, когда произошел несчастный случай? Но это совершенно невозможно! Зачем же тогда она приезжала к дому Евы на такси? Хотела сообщить о несчастье? Но почему ушла в первый раз?

Свет зажегся в салоне панкинского автомобиля. Наверное, женщина обследует его, как это делал я несколько минут назад. Если я хочу рассеять тьму, еще более сгустившуюся над чертовой историей, мне следует, не теряя времени, взять дамочку в оборот. Я уже собрался присоединиться к ней, как увидел, что она снова оказалась на тротуаре и направилась к автобусной остановке.

Я не успевал переваривать меняющиеся с бешеной скоростью события. Все логически обоснованные решения и предположения никак не согласовывались с результатами по ходу поступления фактов. Мыслительный процесс явно выбивался из колеи реалий.

Женщина в шубке закурила. Я смотрел, как она нервно стряхивает пепел, на крошечную оранжевую точку, погасшую в луже; как прикуривает новую сигарету. Ее смятение было очевидным. Может, предложить подвезти? А по пути расспросить? Но моя машина хорошо просматривалась с остановки, и если сейчас подъехать к незнакомке, то она вряд ли примет мое предложение. Более того – это вызовет подозрение, и она опять растворится в ночи.