Челси Файн - Лучший вариант расставания (ЛП) Страница 34

Должно быть, он увидел все это на моем лице, потому что продвинул руку, все еще сжимая лодыжку, выше на пару сантиметров, наблюдая за моей реакцией.

А я пыталась не выдать свои мысли, черт, я не дам ему выиграть. Он не мог целый день вести себя как придурок-Леви, а затем ночью забраться в мою кровать и касаться меня везде, где пожелает.

Да. Он мог.

Я разомкнула губы, и он медленно, очень медленно скользнул своей теплой ладонью по моей ноге и, срань господня, я почти испытала оргазм. В самом деле.       Моя лодыжка.

Моя лодыжка.

Леви касался ее, и это возбуждало больше, чем что-либо за всю мою жизнь. Рука снова сместилась, а в моей голове осталась всего одна мысль. Выше, выше. Пожалуйста, Господи, еще выше.

Глава 24

Леви

Я мог бы это сделать. Она бы мне позволила. Она позволила бы мне всё, чего бы я ни пожелал. А уж... как... я... желал.

Я смотрел на ее оголившийся живот, на кожу ниже пупка.

Я мог бы ее поцеловать. И мог бы, продолжая удерживать рукой ее лодыжку, просто наклониться, расположиться между ее ног и очертить языком линию ее смешных шортиков. Я взглянул в ее лицо, увидел в глазах желание и уже почти решился.

Но вдруг заметил край шрама, выглядывающий из-под ее рубашки, и меня словно сбил поезд, врезался, измельчая внутренности горячим металлом, осколками раскаленного железа, пока внутри не осталось ничего, кроме боли.

Какого черта я делал? Это же Пикси.

Пикси!

Нельзя сначала разрушить ее жизнь, а затем запросто с ней спать. Это было бы отвратительно по множеству причин. Я, конечно, не ангел, но знаю разницу между тем, что правильно, а что нет. Так вот, заниматься сексом с девушкой, которую покалечил и почти убил, неправильно.

Может быть, чертовски хочется. Но неправильно, неправильно и еще раз неправильно.

Я заставлял себя смотреть на этот шрам, потому что он был единственным, что держало нас на расстоянии друг от друга, и, глубоко вздохнув, закрыл глаза и поднялся с кровати. Мое тело билось в агонии, пока я отстранялся от ее горячего, полуобнаженного тела.

Она на мгновение замерла в своей соблазнительной позе, затем села, скрестив ноги. Пикси сделала глубокий вдох, и льющийся из окна свет очертил ее руки.

Я прочистил горло и переформулировал вопрос:

— Могу я воспользоваться твоим телефоном? Пожалуйста.

Она медленно поднялась и разгладила рубашку, после чего посмотрела на меня:

— Нет.

— Р-р-р, — я даже дернул себя за волосы. — Ну почему ты такая заноза в заднице?

Она состроила гримасу:

— А почему ты не оставляешь мне горячей воды?

Я склонился над ней:

— Хочешь принимать горячий душ — принимай его вечером.

— Я не могу мыться вечером. Если я мою голову на ночь, то должна и высушить волосы на ночь, а если я сушу волосы на ночь, то должна выпрямить их на ночь, а потом я должна спать с выпрямленными волосами, а когда я сплю с выпрямленными волосами, они становятся пушистыми!

Я моргнул.

— А я не люблю, когда мои волосы пушистые! — она растопырила руки, будто предполагалось, что я должен был знать о ее проблеме принятия душа на ночь. — Так что, почему бы тебе не мыться на ночь?

— Потому что мне нравится тебя злить, — повысил я голос.

В ответ она тоже повысила голос:

— Почему?

— Потому что перепалки не причиняют боли!

Это была самая честная вещь, сказанная за целый год, и она повисла в гнетущей тишине, словно зияющая черная дыра.

Пикси разомкнула губы, по ее лицу я видел, что она борется с эмоциями.

Нет. Нет и нет. Сражайся, черт тебя подери.

Меня окружил жар пахнущего лавандой тела, возвращая потерянное спокойствие, заставляя чувствовать себя желанным, ценным — то, чего я не должен бы чувствовать.

Она, такая хрупкая, с милыми губками, изогнутыми в улыбке, и глазами в пол-лица, мягко спросила, глядя на меня:

— Это больно? Находиться со мной рядом.

Это и ранило, и исцеляло. Причиняло боль и успокаивало.

Я сглотнул и тихо ответил:

— А тебе — рядом со мной?

Никто не произнес ни слова, мы просто смотрели друг на друга, озаренные светом луны.

Я отошел назад, покидая теплый дурман гребаной доброты, которым окружила меня Пикси, и покачал головой. Не сказал ни слова, просто покачал головой и словно идиот, вышел из ее комнаты.

Глава 25

Пикси

Утром электричество волшебным образом включилось. Не обращая внимания на то, что по моим плечам били холодные струи воды, я смотрела на белую стену перед собой и думала о прошлой ночи.

Злость. Боль. Сильное желание, которое мы не могли удовлетворить из-за того, что не говорили о произошедшем.

Только думали.

Я смыла кондиционер с волос и выключила воду.

Со смертью Черити умерла и наша с Леви дружба. Связь между нами словно растворилась.

На похоронах подруги мне инстинктивно хотелось побежать за ним, найти утешение в объятиях мальчика, который стал моим героем, но я не могла себе этого позволить. Я бы не вынесла стыда, который ощущала в его присутствии.

Я безответственно отнеслась к Черити. Я безответственно отнеслась к себе. И из-за этой моей беспечности Леви потерял сестру. Я не знала, как себя с ним вести, потому и не встречалась.

И вот теперь мы жили по соседству, и пыталась игнорировать практически все, что между нами произошло.

Мой шрам. Призрак воспоминаний о Черити.

Жар притяжения, который возникал, стоило нам приблизиться друг к другу...

Большую часть вышеперечисленного мне все же удавалось игнорировать.

Я завернулась в полотенце и шагнула в коридор, когда Леви вышел из комнаты. Наши глаза встретились, и мне впервые стало неуютно по-настоящему.

Типа: «Вот черт, а ведь я собиралась избегать тебя до конца жизни».

С другой стороны, это было совершенно нормально.

Или: «Привет, старый друг, с которым выросла и которому доверила собственную жизнь».

Кроме того, это было опасно.

А может: «А не помочь ли тебе выбраться из полотенца и нырнуть во что-то более удобное? Скажем, в мою кровать?».

Воздух в коридоре наполнился жаром и ожиданием. Его взгляд переместился на мое тело, мокрое, не смотря на полотенце. Я изучала его великолепное тело, одетое в белую футболку и потертые джинсы, и не находила в своей голове трезвых мыслей.

Я смотрела на материю, льнущую к рельефным мышцам груди, и мое едва прикрытое полотенцем тело наполнялись страстью, а щеки наливались румянцем. Он тоже не отрывал от меня глаз.