Артем Литвинов - Пылающая комната Страница 35

Вместо того, чтобы обидеться, он рассмеялся и сказал:

— А я подумал, что ты ждешь, чтоб я тебя по башке двинул.

— Я потом долго не мог отделаться от мысли, что ты для меня не просто клиент Генри, а что-то намного большее.

Он закурил сигарету и подал мне. Я затянулся и передал ее ему обратно. Он смотрел на меня своими зеленовато-карими глазами с мучительным интересом. Обычно на такой взгляд отвечают вопросом: «Что тебе нужно?», но в нашем случает это вопрос значения не имел, ибо ответом на него было: «Все». Мы снова улеглись на ковер и так лежали молча около получаса. В тот момент мне было совершенно безразлично, существует ли помимо нас еще что-то или мы остались вдвоем в этом мире, или же оказались за его пределами.

— Стань мною, Тэн, — тихо произнес Крис, и, прижавшись ко мне всем телом, поцеловал меня в губы, — я и сам не понимаю, что это такое, я бы хотел сгореть в тебе, исчезнуть, чтобы ничего не было без тебя.

Я обнял его так крепко, как только мог, мне не казалось теперь диким все, что он говорил и делал, я словно заразился от него какой-то неведомой болезнью, со стороны проявлявшейся, как маниакальность, а внутри в самом сердце пылавшей ровным страшным огнем. Я начал раздевать его, не жадно, как раньше, а так как будто мне хотелось освободить его от самого себя, устранив все, что стояло между нами. Мне не хотелось как в первую нашу ночь доказывать самому себе, на что я способен, поскольку истинное глубокое желание не требует доказательств и оправданий, и теперь все во мне было направлено только на него, заставляя меня забыть о самом себе. Крис встал на колени, опираясь на кровать и положив голову на руки. Я сходил с ума, глядя на его смуглую кожу, скрывавшую нечеловеческое напряжение готовности принять меня и страх перед этим моментом, ибо я со всей отчетливостью ощущал, что, как и я, он не может привыкнуть и не может ждать этого со смиренным равнодушием. Я положил руки ему на плечи.

— Дыши, глубоко, как можно глубже, — приказал я, заводя за спину обе его руки. Он уперся головой в поверхность постели, сделал глубокий вздох, затем другой, третий, все, что только я мог чувствовать и осязать, сосредоточилось в одном единственном органе моего тела, в том орудии слияния, деревянные символы, которого в обязательном порядке помещались в прохладном сумраке римских садов, и это не был символ плодородия, это был символ власти, вторгающейся в целостное и вызывающей в нем необратимые изменения. Мне было страшно сознаться себе в этом, но мне хотелось убить его или же заставить его убить меня, это бы освободило нас обоих.

Я легко прошел насквозь, с минуту я замер в ужасе, Крис не сделал ни единого движения. Я наклонился к нему совсем близко, его губы едва шевелились.

— Любовь моя, — он говорил так тихо, что казалось его голос идет издалека. — ничего больше…

Я не стал двигаться, но только, положив руки ему на бедра, медленно раскачивал их, испытывая невероятно наслаждение от каждого его прерывистого вздоха, я не видел ничего вокруг, казалось, внезапно наступила ночь, освещенная лишь ярким пламенем костра, я чувствовал, как языки пламени лижут меня, причиняя боль, похожую на ту, что возникает при соприкосновении со льдом. Я ясно слышал голос не свой, но и не моего любовника, голос, звучавший отчетливо, произнес: «Открой врата, войди в Пылающую комнату».

Сколько это продолжалось неизвестно, но обнаружил я себя в обнимку с Крисом, лежащим на постели, его глаза были открыты, но выражение их было непостижимо. Это не был гнев, сострадание, восхищение, это был взгляд, выражавший одновременно все и ничего.

— Ты псих, — почти весело заметил он, — я думал умру, когда ты так зацепил меня.

— Я не все помню, — пояснил я, понимая насколько нелепо мое признание.

— То есть как? — удивился Крис, — ты же вроде не отключался.

— Да, но я не помню. — уже с раздражением сказал я.

— Ладно, не трепыхайся, ты со своими штучками меня задолбал уже, «Войди в Пылающую комнату», это ты нес, мы же любовью занимаемся, а не этой вашей хреновой астрологией.

— Я не говорил ничего, Крис, — повысил я голос, — ты можешь меня понять, это говорил не я, если хочешь!

— Вот кайф, ну это шоу, почище, чем в Лас-Вегасе, — он смеялся и кашлял, задыхаясь от сигаретного дыма.

— Слушай ты, — продолжал он, — предсказатель, а если эта комната в нас с тобой, а?

Он высказал это предположение настолько просто и открыто, что я вздрогнул. Эта мысль не раз приходила мне в голову.

— Ну, то есть, — продолжал он все тем же небрежным тоном, — что, когда мы в процессе, мы там, а потом назад возвращаемся?

Меня разобрал смех, я не мог сдержаться, на память мне пришли десятки цитат, перекликавшихся с этим странным предположением, Крис пожал плечами, видно, решив, что я не оценил его догадливость.

— Тебе выпить надо, — мрачно заметил он, явно не одобряя моего веселья.

Он встал с постели, достал из корзины виски и, открыв, протянул мне. Пить мне не хотелось, но я знал, что если я проявлю упрямство, то ссора будет неизбежна.

Я взял бутылку и сделал несколько глотков. Крис наблюдал за мной с выражением неудовлетворения на лице.

— Ты пить не умеешь, — сказал он и взяв у меня бутылку за один раз выхлебал четверть. — Я Джимми учил, как надо, теперь пьет и глазом не моргнет. На, держи.

Я попробовал последовать его примеру, но отвращение оказалось сильнее. Я действительно не умел пить. В моей семье спиртное приветствовалось исключительно по праздникам, и то в весьма ограниченном количестве, все остальное время отец цедил за обедом свой традиционный стакан красного вина для поддержания функции крови, как он выражался. За то, что однажды моя сестра пришла домой чуть навеселе, ее лишили всех развлечений на две недели. О своем пиве раз в неделю я никому не заикался. Пить более или менее много меня научил Генри, никогда не напивавшийся до бесчувствия, но с легкостью выпивавший за вечер бутылку бренди. Впрочем, даже живя с ним, я избегал по возможности этой практики.

— Я вот что подумал, — начал Крис, открыв ящик комода, — я его здесь храню, хотел тебе показать, — он подошел ближе и протянул мне так называемый английский нож, о котором я немало слышал от друзей отца, профессиональных военных.

У него была прямая рукоять в точности соответствовавшая ширине ладони, черная и гладкая, сделанная из материала похожего на камень, но гораздо легче камня. Лезвие было узким, сантиметров двадцать в длину, обоюдоострое, отливавшее густым стальным блеском. На рукоятке стояли инициалы ДХ. Вообще-то он был больше похож на кинжал, чем на нож. В этой смертоносной вещи была завораживающая притягательная сила. Крис с удовольствием наблюдал за восхищенным выражением моего лица.