Двойная тайна от мужа сестры - Яна Невинная Страница 35

— Как там говорится? У семи нянек дитя без глаза? Ха-ха, — произносит в шутливой манере, пытаясь оставить именно за собой последнее слово. — Мы так пацанов тягать будем туда-сюда за здрасьте. Надо выбрать одну методику воспитания. И тут я согласен с тем, что дисциплина важна. Лев Германович прав, иначе не мужики из них вырастут, а бабы.

Закатываю глаза и даже не смотрю на мужа. Только он мог сказать подобную ахинею.

— Давайте молча позавтракаем, — говорит мама, прикасаясь тыльной стороной ладони к лицу, — от ваших споров у меня разболелась голова!

— Вы правы, мама, давайте поедим в спокойной обстановке, — вдруг удивляет всех и меня в том числе Олег.

— Да будет тебе, Олежек, — отмахивается та от него, — просто Стефания, только так, мне будет приятно. — А затем смотрит на нас и наклоняется вперед. — Представляешь, твой муж, Ева, такой молодец. Он позвонил работникам, которые приехали и прочистили затор в бассейне. А я уж думала, что никогда до этого руки не дойдут. Отцу ведь некогда, конечно же. А я ничего в этом не понимаю.

Кокетливо хлопает ресницами, льстиво улыбается, манерно прикладывая руку к груди. Такое ощущение, что, будь она помоложе, захомутала бы моего мужа.

— Не стоит, Стефания, мне было несложно, — кривляется рядом Олег, в голосе такое удовольствие, что я закатываю мысленно глаза.

Так комично это выглядит. Олег сияет от счастья и улыбается, довольный очередной победой. Его глаза как будто говорят: «Ну, посмотрите, и что бы вы без меня делали?»

— Да уж, — впервые за весь завтрак говорит Милана, вид у нее болезненный и лихорадочный. — Мы бы без него прям пропали.

— Милана! — тихо, но жестко осаждает ее Давид.

Остальные же и вовсе не обращают внимания на их перепалку. Я тоже стараюсь шибко не пялиться в ту сторону, хотя часто чувствую на себе горячий взгляд Давида, который словно готов проделать во мне дыру.

— Мальчики очень любят плавать, они к этому привыкли, — говорит очевидное Олег. — Они скучают без моря. Я старался для своих сыновей.

Так вот оно что! Догадываюсь я о его мотивах, когда он делает упор на этом слове, посматривая на Давида, который сжимает крепко вилку, а ножом, кажется, готов проткнуть Олегу глаз.

Мужчины сидят напротив друг друга. К счастью, при желании могу не видеть Давида, сидя за матерью, ведь всячески избегаю разговоров с ним. Не могу смотреть ему в глаза. Находиться с ним в одном помещении невыносимо. Скорее бы уехать!

За завтраком, который напоминает поминки, мы сидим, уткнувшись в свои тарелки. Ведем разговоры ни о чем, так продолжается уже две недели. Даже не верится, что мы ругались так рьяно. Теперь кажется, что все затаились и что-то планируют, как будто полководцы перед великим боем.

Я никому не доверяю и ни с кем не хочу разговаривать, нахожу как можно больше занятий с детьми и провожу всё время вместе с ними. К счастью, остальные постоянно в разъездах, кроме отца, который половину дня проводит в кабинете, работая удаленно, а другую половину — в своей комнате, с ворчанием принимая лечение от Гольцмана. Капельницы, таблетки, даже массаж.

Обычный, ничем не примечательный завтрак. Если только не знать, что все друг другу враги, хранят секреты и планируют военные действия. Вот только молчание это пугает. Каждый кидает на остальных враждебные взгляды. Чувствую, как обстановка за столом накаляется, поэтому хватаюсь за последние слова, как за соломинку, чтобы сбежать.

— Бассейн? Отлично, тогда мы поплаваем сегодня, — радостно поднимаюсь и бегу в свою комнату, не боясь показаться невежливой, потому что сидеть и улыбаться своим мерзким родственникам невыносимо.

Спешу в сторону спальни и выдыхаю, только оказавшись внутри комнаты.

— Всё в порядке? — спрашивает меня прищурившись Глафира.

И я выпрямляюсь, понимая, что в этом доме союзников нет. Глафира — работница моей матери и тут же доложит ей обо всем, что услышит или заметит, так что стоит с ней быть осторожной.

— Да, просто отлично. — И чтобы перевести тему, не заостряя ее внимание на себе, говорю смотрящим на меня близнецам: — Так, дети, готовим плавки, сегодня мы будем плавать в бассейне. Вы же хотели развлечений? Значит, будут.

Смотрю на них с улыбкой и теплотой.

— Ура! Ура! — подрываются они с места, облепляют меня с двух сторон, задавая кучу вопросов.

А какой бассейн, а глубоко или нет, кто еще будет, и так далее.

— Всё, всё. — Не знаю, что им ответить, ведь сама там ни разу не была. — Том, Гектор, скоро сами увидите, не балуйтесь. Но сначала покушать.

— А прямо там можно? Бутеры! Картошку фри! Лимонад! — вопят в два голоса, и я соглашаюсь, лишь бы они не шумели.

Ребятишки, довольные предстоящим плаванием, убегают собираться, а я чувствую, как в горле пересохло, киваю Глафире, чтобы и дальше присматривала за ними, а сама спускаюсь на кухню, чтобы взять лимонад и перекус. Не обращаю внимания на чужие голоса, а зря.

Вдруг застываю в дверном проеме. На кухне сидят Давид с Миланой, они снова разговаривают. Дежавю. Черт! Ясно, что застала их в процессе диалога, и они меня, как назло, заметили, так что уже нет смысла поворачивать назад. Прохожу мимо и невозмутимо открываю холодильник. Беру лимонад и поворачиваюсь к ним спиной, идя обратно. Вот только спокойно уйти мне не дают. Сестра демонстрирует свое превосходство. Как обычно.

— Опять втихушку подслушиваешь?

До чего же мерзкий и ехидный голос у нее, и как я раньше этого не замечала? А ведь когда-то мы дружили, я прикрывала все ее проделки, была буфером между ею и родителями, ко мне бежала Милана со всеми горестями и несчастьями, пока я не сбежала, а она не смогла мне этого простить.

— Больно надо, — фыркаю и иду на выход.

— А ты не уходи. Облегчу тебе задачу, — добавляет она вслед, заставляя меня остановиться в дверном проеме. — У нас с Давидом, чтоб ты знала, всё в порядке. Мы заберем нашу девочку из приюта. И скоро все узнают, что именно она и только она — наследница акций. А не твои дети. По датам всё сходится. Моя дочь родилась раньше.

Я медленно поворачиваюсь, окидывая ее презрительным взглядом.

— Неужели акции — это всё, что тебя волнует? — холодно спрашиваю, застав ее врасплох. И продолжаю добивать ее: — Мать, отказавшаяся от своего ребенка, вдруг неожиданно воспылала любовью? Или