Слабо не влюбиться? (СИ) - Никандрова Татьяна Юрьевна Страница 35

Последний экзамен за плечами, а это значит, что школьная жизнь подходит к концу. Мне надо учиться жить по-взрослому, без оглядки на глупые детские привязанности. Если очень захочу, я смогу это сделать!

Нужно просто захотеть…

В коробку летит не только связанная с учебой макулатура, но и личные вещи: дневник, который я периодически вела, стикеры с мотивационными надписями, набор новогодних закладок и прочий скарб, который я наживала целых одиннадцать лет. Все эти предметы – напоминание о беззаботном времени, которое, увы, безвозвратно утекло.

Больше в моей жизни не будет ни угона великов, ни катания на троллейбусе, ни поедания жуков. Тёма уйдет в армию, я поступлю в институт, и наши судьбы наконец встанут на правильные рейсы. Он будет получать письма от своей Дианы, ну а я… Не знаю, может быть, я тоже кого-нибудь встречу? Кого-нибудь достойного, умного, сдержанного. И уж точно не помешанного на идиотской игре «на слабо»!

Я стану серьезной, спокойной и самое главное – счастливой! И Соколов, этот дьявол в ангельском обличии, не сможет потревожить мой душевный покой! Вот так-то!

Закидываю последнюю тетрадь в коробку и обессиленно оседаю на пол. Сердце громко и возмущенно стучит, а голова пухнет от противоречий. С одной стороны, я понимаю, что мои намерения верны, но с другой – чувствую, что не смогу просто так вычеркнуть Артёма из своей жизни. Он как-никак мой старинные друг и верный соратник. Сколько мы с ним вместе прошли? И огонь, и воду, и даже в стрип-клубе побывали.

Да, он меня обидел, но ведь это больше по незнанию, неумышленно. Помнится, в каком-то журнале я читала, что парни вообще не умеют так тонко чувствовать, как девушки. Мол у нас, у женского пола, все очень сложно устроено, а мужики, они простые, прямолинейные.

Поэтому, возможно, Артём вовсе и не виноват в том, что причинил мне боль. Он, скорее всего, даже не знает, что я страдаю. Что мучаюсь, по нему убиваюсь… Да и наш поцелуй на рейве наверняка на алкогольное опьянение списал.

Как же ему обо всем рассказать? Как признаться, что у меня в сердце пожар горит и никакими силами его потушить не получается?

Может, если Соколов узнает правду о моих чувствах, и у него внутри что-нибудь откликнется?

***

– Замечательно, что ты решила спеть на выпускном, Василиса, – одобряет Алевтина Андреевна. – Думаю поставить твой номер сразу после официальной части. Уже определилась, что исполнять будешь?

– Ну да, песня «Школа» группы Любовные истории, – отзываюсь я.

– Школа, школа, я скучаю, – негромко напевает завуч. – Вот эта, да?

– Она самая, – киваю.

– Ну замечательно. Ты Артёму Соколову музыку передай, хорошо? Он у нас за звук отвечает.

– Да, конечно. Передам.

Прощаюсь с Алевтиной Андреевной и поворачиваюсь к Лерке. Она уже несколько минут жжет меня вопросительным взглядом.

– Ну чего? – выдаю со вздохом.

– Что это на тебя нашло, Солнцева? – с подозрением интересуется подруга. – С какого это перепугу ты вдруг петь надумала?

– А что, нельзя?

– Можно. Просто ты в последние годы наотрез отказывалась выступать на школьных мероприятиях. А тут аж сама инициативу проявила.

– Решила напоследок порадовать любимых одноклассников и учителей своими талантами. Не ищи двойного дна там, где его нет, – отвечаю я, устремляясь вдоль по коридору. – Кстати, как там твои навыки игры на пианино? Не разучилась?

Все те годы, что я посещала в художку, Лера пыхтела в музыкалке. Даже диплом по классу «Фортепиано» получила.

– Да вроде нет, – слегка теряется Грановская. – А при чем тут пианино?

– Аккомпанировать мне будешь.

– Зачем? – недоумевает она. – Не проще под минус спеть?

– Лер, не мучай меня вопросами, ладно? – подхватываю подругу под руку и поглаживаю ее по плечу. – Скоро все узнаешь. Обещаю.

Глава 35

– А сейчас песню про школу для нас исполнит наша выпускница Василиса Солнцева! – воодушевленно объявляет ведущий, освобождая для меня сцену.

Превозмогая волнение и дрожь в коленях, становлюсь перед залом, заполненным нарядными выпускниками, их растроганными родителями и учителями. Регулирую микрофонную стойку, настраивая ее под свой рост, и, прокашлявшись, говорю:

– Здравствуйте!

Воздух наполняется подбадривающими аплодисментами, а я перевожу взгляд чуть выше. Туда, где за пультом управления звуком сидит Соколов.

– Минус не нужен, – обращаюсь к нему через весь зал.

Тёма находится на приличном расстоянии, но я все равно вижу его лицо. Красивое. Вытянувшееся от удивления.

Он сводит брови к переносице, разводит руками и одними губами произносит:

– Чего?

Друг так же, как и остальные присутствующие, недоумевает, почему все идет не по плану.

– Минус не нужен, – повторяю я. – Мне будет аккомпанировать моя подруга Валерия Грановская.

Зал снова разражается аплодисментами. На этот раз немного заторможенными и растерянными. Пряча улыбку на губах, Лерка поднимается на сцену и занимает место за пианино, которое стоит в углу, ближе к кулисам.

Пока подруга готовится, зал погружается в тишину. Кто-то смотрит на меня с любопытством, кто-то недоверчиво, ну а Алевтина Андреевна, завуч по воспитательной работе, и вовсе сердито. Я знаю, что ее раздражают любые, даже самые незначительные отклонения от сценария, поэтому она, очевидно, с трудом сдерживается, чтобы не взобраться на сцену и не отнять у меня микрофон.

Пианино, повинуясь движению Леркиных пальцев, рождает первые звуки, и я набираю побольше воздуха в легкие.

Когда я начинаю петь, лицо Алевтины Андреевны из просто недовольного превращается в свирепое. Теперь до нее дошло, что я не только отказалась от заранее приготовленной минусовой фонограммы, но и вообще исполняю совсем другую песню. Не про школу, как она думала. А про любовь. Про ту самую любовь, которое до крови изранила мне сердце.

Ты всё знал, но только не сумел понять.

Не прошел и двух шагов.

Ты поставил точку, не успев начать.

Ты ушел и взамен мне не оставил ничего.

Но всё равно я буду, буду тебя любить.

Буду как прежде жить

Только одним тобой

И вопреки всему я выдержу, я смогу.

И в сердце я сберегу

Эту любовь свою.*

Я пою неторопливо, чувственно, проживая каждое слово. Звуки вылетают из меня легко, и страх публичного выступления, который поначалу сковывал по рукам и ногам, наконец отступает.

Я не знала, как рассказать Тёме о том, что у меня на душе, поэтому решила про это спеть. Текст не мой, музыка – тоже. Но они удивительным образом созвучны с моими внутренними переживаниями и как нельзя лучше передают суть личной драмы.

Маленькая девочка безответно влюблена в лучшего друга. Разве это не печально?

Поначалу я просто шарю глазами по залу, находя отклик в лицах случайных слушателей. Поднять взгляд туда, где сидит Соколов, представляется чем-то невероятно пугающим.

Но чем дольше я пою, тем больше смелею. И постепенно, сантиметр за сантиметром мой взор смещается к пространству над залом. Там много звуковой аппаратуры и царит творческий беспорядок. Там наверняка пахнет лесным шампунем и табаком. А еще там находится человек, ради которого я затеяла это выступление.

Наши взгляды пересекаются, и по телу острым покалыванием пробегает озноб. Я чуть было не сбиваюсь с заданного ритма, но, вовремя спохватившись, продолжаю петь.

Соколов сидит, откинувшись на спинку стула и скрестив руки на груди. Он смотрит на меня. Пронзительно. Неотрывно. Напряженно.

В его лице, в отличие от других слушателей, нет ни грамма воодушевления, ни капли радости. Он не подпевает, не качает головой в такт, не пытается подбодрить. Артём абсолютно бездвижен, будто окаменел. Не шевелится, не моргает и, такое ощущение, не дышит.