Александр Юк - Четыре четверти. Взрослая хроника школьной любви Страница 35

– Надя! Ребята! Остановитесь! Вы слишком увлеклись.

Но Наташкин призыв остался неуслышанным. Никто не собирался уступать.

Монмартик решительно приблизился к месту схватки:

– Надюша!

Гаврош, только что до дыры прокусившая Громиле куртку, теперь резко и также агрессивно повернула лицо в Женькину сторону, и в следующее мгновение Монмартик звонко чмокнул ее в приоткрытые, ничего подобного не ожидавшие губы. Реакция последовала мгновенно: Гаврош выпустила рапиру и хлопнула Монмартика по щеке. Она стояла растерянная, испуганно глядя на Женьку, а тот вдруг заразительно рассмеялся. Надя оглянулась на веселящихся вокруг ребят, провела ладонью по Женькиной щеке и невнятно пробормотала:

– Извини. Не больно?..

Потом она развернулась и, загадочно улыбаясь чему-то своему, пошла к девчонкам, потирая запястья. Затем остановилась, обернулась к Громиле, передающему освобожденную рапиру Гарику, и постучала пальцем по лбу:

– Железный дровосек.

Смеялись все, кроме Маши. Лицо ее превратилось в окаменевшую маску, и Женька, оглянувшись, поймал на себе ее мрачный, застывший взгляд. Он сделал попытку улыбнуться, извиняясь за свою выходку, но не встретил ответной реакции. Маша бы никогда не поверила, что Надя оказалась случайно в этой роли. Монмартик направился было к ней, но Маша демонстративно отвернулась. Ей недоставало сейчас только объяснений.

Когда Гаврош подошла, Маша увидела начинающие уже проступать бордово-фиолетовые синяки на ее узеньких, совсем не мальчишечьих запястьях. Маша достала носовой платок и, окунув его в леденящую прозрачность дождевой собранной в чане воды, протянула Наде. Та посмотрела с удивлением и зло огрызнулась:

– Да отстаньте вы все от меня. Телячьи нежности, – и отстранилась, засовывая руки поглубже в карманы. Но в ее резком голосе Маше послышались слезы, которых не было на глазах.

– Монмартик, ты будешь драться?

Женька с трудом оторвался от каких-то своих мыслей, посмотрел на обратившегося к нему Гарика и машинально вытащил из земли рапиру. Маша заметила, что он дрожит, продуваемый в своем тонком свитере неприветливым ноябрьским ветром, – и лицо его уже не светится вдохновенно изнутри и выглядит устало и рассредоточенно. Он ощупал правый локоть и вышел на позицию перед Гариком.

– Все! Турнир окончен, – Маша подняла вверх руку, показывая, что останавливает состязания.

– Ну, нет. Он сейчас только по-настоящему начинается, – и Гарик отбросил в сторону телогрейку вместе с фехтовальной маской. – Мы будем драться на равных.

Олька выскочила вперед:

– Ребята, не надо так… Так не надо… Вы же пораните друг друга. Смотри, Женя, у тебя шпага обломанная, острая… – она волновалась и торопилась помешать этому новому поединку.

Монмартик слегка обнял ее за плечи и отвел к девчонкам, наклонившись к ней и тихо успокаивая:

– Ничего, Олечка, мы осторожненько, чтобы шкурку не попортить.

– Прекратите, или я уйду! – приказала Маша, но так и не смогла сдвинуться с места.

Когда они рванулись навстречу, Маше в первый миг показалось, что сейчас Гарик и Женька убьют друг друга, и ей стало не просто страшно – она оцепенела. Но в то же время она поймала себя на мысли, что испугалась только за Женю. «Ну и что ж, – оправдывалась она сама перед собой. – Это естественно». Гарик казался ей непробиваемым, а Женя в одном пушисто-голубом шерстяном свитере выглядел таким беззащитным перед длинной вседостающей Гариковой рапирой. Маша уже кляла и ругала себя, что допустила этот глупый, дурацкий турнир, и уже не могла понять, что не позволило ей сейчас остановить, запретить это безумие. Но, следя, как неуловимыми движениями обломанный клинок отбрасывает рапиру и та бессмысленно вонзается в воздух, Маша замирала и боялась не только крикнуть – пошевелиться, вздохнуть.

Женька то ли устал, то ли… потерял вдохновение. Он тяжело дышал, его движения утратили прежнюю гибкость и легкость. Но он, перестав осторожничать, упрямо шел вперед, тесня соперника, прижимая его к крыльцу, а Гарик, агрессивно обороняясь, старался удержать противника на максимальном расстоянии. Гарик, на самом деле, бился здорово и, бесспорно, был сейчас по-своему прекрасен: сосредоточенный, всецело поглощенный схваткой, без рисовки и без деланного супергеройства. Маша невольно засмотрелась на него… Монмартик неожиданно обернулся, и она поймала на себе его вопрошающий взгляд. Дрогнувшая бровь выдала его удивление, если не обиду. Возможно, это Маше лишь померещилось, но она ощутила свою невольную вину. Женька задержал на ней взгляд всего на пару мгновений и чуть не пропустил выпад Гари-ка, едва успев в последний момент отскочить в сторону. Теперь Маша могла видеть и его лицо, и оно показалось ей каким-то осунувшимся и, на удивление, безразличным.

А Вадик пока комментировал:

– Но Гарри был спокойн и молчалив,молчалив.Он знал, что ему Мэри изменила.Он молча защищался у перил,у перил…

Маша вспомнила, чем заканчивается песня, и нехороший холодок пробежал по коже, и она поспешила сама негромко завершить куплет:

– …А Мэри его вовсе не любила.

Трудно сказать, слышал ли Гарик ее слова, но в следующий момент он рванулся вперед в отчаянном броске, но, споткнувшись о корень, едва не упал. Казалось, еще один, последний выпад… Но вместо этого Женька остановился, давая противнику возможность оправиться, и отошел под яблоню, почти прислонясь к стволу спиной.

За все время он больше ни разу не взглянул на Машу.

Что-то металлически звякнуло о камень возле тропинки. Это ненадолго отвлекло Машу. Она порылась взглядом в траве, когда-то отличавшейся аккуратной модной стрижкой, но теперь отросшей, лохматой и спутанной. Она отыскала ее не сразу – металлическая проржавевшая обломанная деталька среди таких же ржавых опавших листьев совсем недалеко от ее ног. Маша подняла ее, разглядывая и не представляя, откуда бы та могла отлететь. И тут догадка обрушилась на нее. Маша впервые сама ощутила, что это значит, когда бросает в холодный пот. Она вскинула голову и впилась взглядом в рапиру Гарика – шарика на конце клинка не было!..

Жуткое стальное жало, прорываясь сквозь пушистую мягкость шерсти, разрывая легкую вязаную голубую плетенку, впивается в тело, в грудь, еще вздымающуюся, дышащую, живую… Черно-алое пятно солнца растет на глазах, расплывается по лазурному небу и ширится, ширится, пока не покрывает бо́льшую его часть…

Маша увидела эту картину явственней, чем все, что происходило на самом деле.

– Монмартик! Рапира!.. – она крикнула это раньше, чем успела подумать, и рванулась к соперникам.

Наверное, ей следовало окликнуть Гарика, кажется, она так и хотела, но имя Монмартик вырвалось у нее против ее воли. Больше Маша ничего не успела добавить.