Наталья Штурм - Сдохни, тварь, или Любовь цвета одиночества Страница 35

— Вот видишь, — суетливо уговаривал муж, — всем пора по домам. Послушайся!

— Я люблю ее, — выдохнула Мария, глядя мне прямо в глаза.

— Очень хорошо, — не удивился муж. — Вы будете переписываться. Она прилетит к нам. Все будет замечательно!

Я не выдержала ее взгляда. Занялась пачкой сигарет. Раскрыла, достала, поискала по карманам спички…

— Любила ли я когда-нибудь… Неоднократно… Но не тебя, Мария.

Мне хотелось это сказать. И я сказала. Чувствовала, что в этой сцене заранее прописана драматургия. И в нашем финале не должно остаться трех главных героев. Я лишняя.

— Ты-ы все-е врешь… — растягивая слова, нараспев прошептала Мария. — Я не хочу-у…

Она беспомощно завертела головой по сторонам. Привстала…

— Сигареты здесь, — я протянула ей пачку.

Думала, «испанка» ищет «Яву», но тут же вспомнила, что она не курит.

— Мария! — внезапно вскрикнул мужчина и дернулся к ней.

Мария в два шага оказалась возле открытого балкона, встала на табуретку и спрыгнула вниз.

Занавески вздыбились от порыва ветра и захлопали ей на прощанье. Я окаменела…

Потом мы бросились вниз, мешая друг другу, и одолели пролет за секунду. Я слышала, как он дышит — он хрипел от страха и ужаса. Вот так, бежал по лестнице и хрипло рычал: «хыырр».

Ужасное зрелище… Молоденькая тоненькая девушка с разбросанными ногами. Ее тонкие руки скребли по траве, она не могла подняться…

— Маша, Маша, ну зачем же так, — приговаривал муж, пытаясь приподнять девушку с земли. И горько плакал.

Она не плакала — стонала от пережитого. Соседка по дому работала в Склифе, иногда я приходила к ней в гости в травматологию. Там стонали по-другому. От физической боли по-другому стонут.

Трудно было понять, что у нее сломано. Она не жаловалась. Но главное — она была жива.

Я легла рядом с ней на землю и заглянула в лицо.

— До…иг…рала св. ой спе…ктакль? — едва слышно спросила она.

— Потерпи, милая, сейчас «скорая» будет, — плакал муж, подкладывая ей под голову свернутый пиджак. Его очки запотели от слез, он снял их, вытирая глаза, бросил на траву.

— Как мне теперь с этим жить?! — выдохнула я ей в ответ, потому что она была жива. Обида за ее жестокость сменила страх смерти. Она не ответила.

«Скорая» забрала ее в Склифосовского. Был диагностирован перелом голени и компрессионный перелом поясничных позвонков. Еще пальцы на правой руке поломались, но самое тяжелое все равно позвоночник. Врач сказал, что ее спас второй этаж. Могло быть хуже.

Ух, как я плакала, сидя во дворике больницы. Мне было очень жалко ее. Каждый день я приезжала к ней и садилась на лавку перед корпусом. В палату меня не пускали. И мне было очень плохо, потому что я не понимала, как это случилось и есть ли в этом моя вина? Даже в кино я отворачивалась от экрана при подобных сценах, а тут в твоей квартире, перед глазами уходит вниз человек, который только что смеялся и пел.

В один из дней моего уличного дежурства ко мне подсел ее муж.

Я попросила его рассказать о Марии.

Ей было семнадцать, когда они познакомились. Он дипломат, работает в Испании. Намного старше нее. Увидел, влюбился без памяти, год подождал и женился. Мария хотела стать драматической актрисой и собиралась поступать в театральный, но он настоял, чтобы они уехали жить в Мадрид. Там она поступила на актерские курсы и вроде бы все складывалось замечательно. Европейская внешность, талант к языкам плюс огромная работоспособность обещали явить миру новую звезду Мельпомены. Она была единогласно принята в труппу нового экспериментального театра.

Марии исполняется двадцать два года. В это время в Москве, после затяжной депрессии, кончает с собой ее мать.

Переживая сильнейшее потрясение, Мария отказалась возвращаться в Мадрид. Она бродила по городу и искала своего «слоника».

— Почему «слоник»? Откуда это? — вспомнила я прозвище, данное мне «испанкой».

— У ее матери была фамилия Слоним. Ее все шутливо называли «наш слон» или «слоник». Видимо, она искала мать в других людях.

— А почему вы говорите о ней в прошедшем времени? — зацепило меня. Муж иронично взглянул на меня, вздохнул и, глядя куда-то в сторону, ответил:

— Вы действительно не понимаете?.. Когда ее выпишут из травматологии, то сразу переведут в психиатрическую лечебницу. У нее шизофрения. Видимо, это наследственное…

Я растерялась, потому что никогда еще не сталкивалась с людьми, страдающими этой болезнью.

— А это лечится? — с надеждой спросила я.

— Вы к ней больше приходить не будете, — продолжил он. — Ее нельзя волновать. Болезнь периодически дает о себе знать, и главным лечением для нее в эти моменты должны быть любовь, терпение и забота близких людей. А вы, девушка, как я понимаю, не способны к самопожертвованию.

— Зачем вы так? — расстроилась я. — Между прочим, именно со мной Мария была счастлива и не хотела возвращаться домой.

— Она была счастлива, потому что была нужна вам. Для нее это смысл жизни — отдавать, не прося ничего взамен. Она хотела лишь одного — чтобы вы ее любили. А вы легко избавились от нее при первом же удобном случае.

Я помолчала. В двадцать три сложно отвечать на взрослые вопросы по-взрослому…

— Да. Для того чтобы понять Марию, нужно мыслить, как она. Вы мне вот сейчас наговорили гадостей, а вполне вероятно, что она уже не помнит, как меня зовут.

— Простите меня. Это я от отчаяния. Да, отвечаю вам на ваш вопрос — это не лечится. И еще. Объяснений ее поступкам не ищите — это пустое. Я не ищу, и вы не ищите. Всего вам доброго!

Прошло пятнадцать лет.

Как-то раз мой приятель, заядлый театрал, позвал меня на премьеру модного спектакля «Угадать любовь».

Имя режиссера гремело на всю театральную Москву. В программке значилось: постановка Марии Слоним.

Я напрягла память: знакомая фамилия. Вроде журналистка такая есть.

— Нет, она не журналистка. Она гениальный режиссер. Это ее псевдоним. Ты чего, мать, неужели о ней не слышала? Она же сейчас режиссер номер один! Чувиха жесть какая модная, креативная, работает в жанре минимализма, — тут же выдал мне всю информацию приятель. — Тебе понравится. Смотри, началось…

Свет погас. Поехал занавес…

На сцене стояла кровать, стол, холодильник, по центру балкон с открытыми дверями. На столе — граненый стакан с петуньями.

А на стене — портрет розового слона в стиле сюр, из обрывков фантиков. Ее талисман…

— Пролог! — объявила молодая актриса и села на пол. Стульев не было.