Татьяна Веденская - Штамп Гименея Страница 35

– Нет. Не могу, – замерла я, когда пальцы коснулись этого оттопыренного краешка паспорта. Неужели я сейчас своими руками раскрою пуговку, выну паспорт и раз и навсегда перестану верить Борису. Так, как верила до этого момента. Все наши Отношения развалятся на две половины – до и после. Как с грехопадением. Яблоко, выданное местным ОВД.

– Делай! – зазвучал во мне голос теперь уже Светы. – Другого шанса не будет.

– Эх, была не была. В конце концов, не я в этом виновата, а как минимум Андрей, – мои пальцы расстегнули маленькую пуговку и вытянули на свет божий Борисово удостоверение личности. Я судорожно пролистнула страницы. Первой важной информацией было то, что Борис носил оригинальную фамилию «Аверин». Значит, в случае чего я из Тапкиной сделаюсь Авериной. Мадам Аверина. Заманчиво. Так. Далее я выяснила, что у него действительно есть ребенок. Тоже сынок и зовут его Алексей Борисович. Ему, м-м-м, пять лет. Значит, примерно прошлым летом они с этой белобрысой мадам вместе фотографировались на пляже. Между прочим, мы с Борисом уже были знакомы, тогда он подарил мне чудесный карманный компьютер, которым, кстати, я пользуюсь до сих пор. Н-да, надо крутить страницы дальше. А то неровен час, он вернется, и я не узнаю самого главного. Меня трясло, руки дрожали и, хоть я и была сама себе противна, а ничего не смогла с собой поделать. Через пару секунд я оказалась на странице «семейное положение».

– Вот и все! – сказал мне внутренний голос и замолчал. Наступила странная тишина. Я сидела над паспортом, позабыв о том, чтобы прислушиваться к двери и смотрела в окно. Раскрытый паспорт лежал у меня на коленях. Мне не хотелось вчитываться в штамп, который там имелся. В единственном числе. Пять лет назад отделом Загса нашего района был зарегистрирован брак Бориса и гражданки Зои Александровны Дмитриевой, какого-то там на десять лет больше чем у меня года рождения. Мадам Аверина наличествовала и без меня. Штампа о разводе не было. Шли минуты. Шли, шли, шли…. Я вспоминала Андрея, вспоминала, как он улыбался, когда мы встречались. Как любил меня, как встречал из института и вез в ресторанчики. Как обещал мне все хляби небесные. Он, по крайней мере, что-то мне обещал. А Борис…. Борис ничего не обещал. Но не потому, что такой честный и старается уберечь меня от преждевременных ожиданий, а потому, что точно знает, для чего я ему и зачем. По каким-то непонятным для меня причинам я подхожу только для длительных сексуальных встреч на свободной от жены территории. И не больше. И Борис, как бы он не выглядел надежно и правильно, такой же, как и все. Борис…. Даже от простого произнесения в мыслях имени Борис мне стало невыносимо больно. Тут раздался звук поворачивающегося в замке ключа. Я попыталась было запихнуть паспорт обратно в карман, но перенервничала и не успела. А потому я просто швырнула его на диван и выскочила в прихожую. Борис, уже пришедший в себя и успокоенный, стоял и снимал свои дорогие удобные ботинки. Мороженое (мое любимое) лежало рядом, на тумбочке.

– Почему ты мне врал? – задыхаясь от желания немедленно разреветься, спросила я. Голос прозвучал тихо-тихо и как-то окончательно исчез.

– Я? В чем? – оторопел Борис.

– Ты же женат! – всхлипнула я. – Ты такой же, как и он!

– Кто он? – возмущенно посмотрел на меня Борис. Меня трясло, и я уже начинала потихоньку истерить. – Что ты несешь?!

– Как Андрей! Ты совсем как Андрей!

– С чего ты взяла? – посмотрел на меня отвратительно честными глазами Борис. Мой Борис! Смешно! Он такой же мой, как и луна на небе. – Я не понимаю, что с тобой?

– Ах, ты не понимаешь? – захохотала я. – И может, ты мне про развод расскажешь? Как ты свободен и одинок!

– Не собираюсь я тебе ничего рассказывать. Что я хотел, я уже рассказал.

– Соврал! Что хотел, ты уже соврал! – орала я сквозь слезы.

– Ни в коем разе, – уверенно заявил Борис и прошел в комнату.

– Хватит делать из меня дуру, – выплюнула в него я и бросилась к вешалке с курткой. Борис, по моим ощущениям, должен был погнаться за мной и попытаться остановить. Я как могла медленно одевала одежду, сознательно не попадая в рукава, но Борис не шел. Тогда я остановилась и заглянула в комнату. Борис стоял и держал в руках свой паспорт. Он поднял на меня свои спокойные и равнодушные глаза.

– Все посмотрела?

– Все! – гордо сказала я, хотя мне стало так стыдно, как никогда в жизни.

– И молодец. Это тебе, наверное, Света подсказала. Ну, с ней и трахайся. До свидания!

– Как ты можешь! – вдруг испугалась я. Варианта, что он вот так спокойно меня отпустит, я в голове не держала. – Я же тебя люблю.

– Это твоя проблема. На черта мне нужна женщина, которая лазит по моим карманам и проверяет мои слова.

– Но ведь это же безумие! Ты женат! Зачем ты врал? – билась в конвульсиях я. Представить себе, что я больше никогда-никогда не увижу его, я не могла. Неужели я буду снова искать каких-то несуществующих принцев, которые за здорово живешь предложат мне руку, сердце и семейный капитал? Эта мысль привела меня в состояние, близкое к помешательству. Мне никто не нужен. И даже этот самый штамп в паспорте – он мне тоже не нужен. Если бы Борис сказал мне хоть слово про то, что я все не так поняла, я бы поверила во что угодно и поклялась никогда не сделать ничего подобного. Ни к чему никогда не притронуться и пальцем. Я бы рассказала, что уже через секунду я жалела о том, что сделала.

– Я не буду ничего тебе объяснять. И оправдываться не собираюсь. Ты узнала то, что хотела? Узнала. Я подлец. Можешь уходить.

– Я…Я…. – мне захотелось кричать, что я не хочу. Но вместо этого Борис (как всегда заботливый и галантный Борис) помог мне попасть руками в рукава куртки, довел меня до прихожей и выставил за дверь. Все это заняло не больше минуты. Действительно, моя жизнь вдруг ни с того ни с сего взяла и развалилась на «до» и «после». И сделать с этим было ничего нельзя. Борис остался с той стороны двери, наверняка пожал плечами и пошел ставить чайник. Была Нюта и сплыла. Найдутся и другие. А я стояла с этой стороны, наблюдая, как медленно ездит мимо меня лифт. Туда-сюда. Туда-сюда. Мне страшно захотелось нарушить все инструкции и вылететь в шахту лифта, чтобы он прикрыл меня своей стальной невообразимой массой. И чтобы Борис понял, что я на самом деле совсем не хотела ни на чем его ловить и вообще ничего другого не хочу кроме как сидеть голой на его ковре и слушать его неторопливую размеренную речь. Мысль о том, что этого больше не будет никогда убивала меня гораздо больнее, чем если бы это и в самом деле сделал какой-то там лифт.

Глава 4.

Панацея от всех болезней

Жизнь прожить – не поле перейти. Так любила говорить моя бабушка, которая жила так далеко, что я видела ее только летом, да и то только в раннем детстве, когда требовалось обеспечить мне и Ларику полноценный деревенский отдых. У нее был домик в деревне, который мало чем напоминал рафинированную избушку из одноименной рекламы. Ее маленький срубчик-пятистенок, стоящий около леса, до которого надо было сначала сутки трястись в поезде дальнего следования, а затем еще и тащиться на рейсовом автобусе в Бог знает какую глушь, отличался уютом и самобытностью, хотя какой-нибудь иностранец, попав туда, решил бы, что это хлев. В каком-то смысле это так и было. Русская печь стояла посреди большой комнаты, которая в одном лице представляла собой и спальню, и гостиную, и кухню. За дверью были сени, одной стороной они граничили с хлевом, где мычала теплая корова. В хлеву было тепло и душно, пахло сеном и еще чем-то очевидно животным, чуждым для нас, городских жителей. Когда мы были детьми, то обожали ездить к маминой маме. Там под гудение русской печи, мы до полуночи слушали бабулины рассказы про мамино детство и юность, про то, как она встретила папу, служившего в какой-то неподалеку расположенной части, и как покинула этот затерянный край. Пошла вместе с папой измерять военными сапогами русскую землю. Потом, когда мы с Лариком стали постарше, лесные чудеса перестали манить нас к себе, а городские джунгли полностью покорили наше сознание. Компьютеры, телевизоры, супермаркеты. С бабушкой мы потом только переписывались. Причем в основном мама. А мы ограничивались короткими приветами и пожеланиями здоровья. В тот день, когда я оказалась по другую сторону баррикады, то есть на лестничной площадке в доме Бориса Аверина, мне вдруг до ломоты в костях захотелось оказаться в этом маленьком покосившемся срубчике. Забраться на печку и перестать страдать, заставить сердце замолчать. Потому что помимо моих глупых слов и опрометчивых поступков, между нами с Борисом встала бы стена из многих километров густого, непроходимого леса. А это был бы повод забыть всю мою непутевую городскую жизнь. Но бабушки уже несколько лет как не было в живых. Так что дом продали, и мне некуда было поехать, чтобы сделать вид, что ничего не было. Я медленно, будто бы в бессознательном состоянии, прошла весь путь от Борисова дома до своего. А это, между прочем, верные полчаса. И все прокручивала, прокручивала этот наш с ним последний разговор. Что я сказала не так, и что можно было бы сказать иначе. Как можно было бы поступить, чтобы все-таки убедить его в том, что мне надо остаться. Стоило ли звонить в его дверь как сумасшедшей или я правильно поступила, что просто ушла по лестнице вниз, ничем его не потревожив. Проявила гордость. Зачем? Теперь мне со всей очевидностью казалось, что надо было звонить, не отрывая пальцев от звонка. И на всякий случай долюить дверь ногами. Правда, неизвестно, открыл ли бы он ее мне, его выдержке всегда можно было позавидовать.