Татьяна Туринская - На восходе луны Страница 35

За чаем Витольд Теодорович с видимым удовольствием завел разговор о животных. Это была одна из любимых его тем. Уже все корректоры были наслышаны о его любимой кошечке Клеопатре, в быту просто Клепе, и потихоньку посмеивались себе в кулачки над такой привязанностью здорового взрослого мужика к кошечке. Марине тоже несколько поднадоели однообразные рассказы о Клепе, однако считала эту привязанность скорее плюсом потенциального жениха, нежели минусом. Раз Каламухин так заботится о любимой кошечке, есть надежда, что к жене и ребенку он будет испытывать не меньшую привязанность, не говоря уж о чувстве долга. И, попивая чаек в прикуску с карамелькой, Марина рассуждала о преимуществах Витольда перед Андреем, в двадцать пятый раз слушая одну и ту же историю о ненаглядной кошечке Каламухина.

— …Утром она меня бууудит. Моя мама ей говорит: иди буди пааапу ('папа' — это я, это Клёпа так меня зовет). Знаете, Марина, она прекраааасно понимает человеческую речь! Вот я раньше думал — понимает только интонаааации. Ничего подобного! Вот мама пробовала говорить ей с одной и той же интонацией 'Иди буди папу' и 'Иди завтракать, папа тебя на кухне ждет'. И что вы думаете — прекраааасно понимает, куда нужно идти! Так вот, — прихлебнув из чашки, с видимым удовольствием продолжал рассказ Каламухин. — Приходит ко мне в постееель и целует меня в нос: 'Папа, вставааай!' А язычок у нее такой шершааавый-шершавый, как мелкая терка. И такой теплый! Ах, Марина, если б вы знали — насколько приятнее просыпаться от ее поцелуууя, чем от будильника! Я вообще будильник ненавижу, я маме запрещаааю его заводить. Если вдруг меня утром разбудит какой-то неприятный звууук, я весь день буду ходить хмууурым. Зато когда меня будит Клёпочка, я точно знаю — сегодня будет хороший день!

Марина тщательно сдерживала зевоту, периодически согласно кивала, демонстрируя участие в беседе, а сама думала невеселые свои думы. Ну почему такая несправедливость? Почему — если мужик надежный, то непременно зануда? Почему не бывает на свете таких, чтобы и сердцу дорог, и телу приятен, и для семейной жизни находка? Или все-таки бывают такие? Тогда где, в каких краях, в каких заповедниках они, такие, водятся? Где найти такого, чтобы надежным и верным был, как Каламухин, и восхитительно-задорным, умеющим возбудить одним лишь взглядом, как Потураев? Как скрестить ежа со змеей, чтобы получился не моток колючей проволоки, а замечательно-жизнеспособное существо, умеющее обороняться, как еж, и нападать, влезать в душу змеей?

А Витольд Теодорович, не замечая скуки на лице собеседницы, заталкивал в рот очередную карамельку и продолжал рассказ о Клеопатре, периодически гоняя конфету с одной стороны рта в другую, неприятно щелкая при этом ею о зубы:

— А потооом мы с Клепушкой зааавтракаем. Я открываю ей упаковочку 'Кити-кэээт' — о, Клёпа просто обожааает 'Кити-кээээт', это для нее лучший подарок! Ну разве я могу отказать своей малышке в мааааленькой слабости? Вот так и зааавтракаем вдвоем: она — любимым 'Кити-кэээтом', я — чем бог пошлет, вернее, что мааама предложит. Вы знаааете, Марина, у меня замечааательная мама! Вернее, у меня замечааательные родители. Вот только папа последнее время расхворааался, совсем уже стаааренький, а мама еще ничегооо, бойкая старушка. Они же меня родили, когда им было хорошоооо за сорок: маме сорок четыре, а папе вообще сорок восемь, представляяяете? Я у них, можно сказать, подарок с небееес. Всю жизнь пытались меня родить, а получилось лишь, что называется, под зааанавес. Я обязательно должен вас с ними познакомить. А то, не ровен час, папы не стааанет — я же себе никогда в жизни не прощу, что не позволил ему хоть на минуточку стать счастлииивым. Он уже так давно просит меня о внуууке. А где ж я ему внука возьму, если еще женооой не обзавелся? А что, Марина, не сходить ли нам с вами в кино вечеркооом? Я один, вы однаааа…

— Я, Витольд Теодорович, как раз не одна, у меня дочь растет, Аринка, ей уже четвертый годик идет. Вот как раз поэтому и не могу я пойти с вами в кино вечером. Мне Аринку нужно из садика забрать, ужин приготовить, о маме позаботиться. У меня ведь мама хоть и молодая еще, а инвалид — не смогла стойко перенести папину смерть. Так что, Витольд Теодорович, плохая из меня компаньонка получится, от меня одни только хлопоты да проблемы…

— Ну зачем вы тааак, — возразил Каламухин. — Какие же это хлопоты да проблееемы? Это же счастье, когда есть о ком забооотиться. Мне вот уже тридцать шееесть, а из близких — только Клееепа и родители. А у друзей ведь уже детки подрастааают. Так, может, давайте, как в песне у Кикабидзе: 'Вот и встретились два одиночества, разожгли у дороги костееер'. Может, стоит попроообовать? Я готов, хоть сейчас. Как вам мое предложееение?

Марина помолчала немножко, потом тихонько ответила:

— В той песенке еще продолжение имеется: 'А костру разгораться не хочется, вот и весь разговор'…

— Нуууу, на то она и песня — песни вообще всегда о несчастной любвиии. Мы же не в песне семью собираемся строить, а в жииизни. Так как — рискнем? Я так понимаааю, что нормально поухаживать за вами у меня шанса не будет: вы же постоянно то на рабоооте, то с ребенком, то с мааамой. Поэтому предлагаю пропустить этап настойчивых, длительных ухаааживаний, как невозможный к воплощению в жииизнь, и сразу перейти к этапу знакомства с родииителями. Как вам мой плааан? И, кстати, может, ради такого случая резко перейдем на 'тыыы'?

Глава 18

Резко перейти на 'ты' Марине не удалось. Она еще довольно долго периодически называла Каламухина на 'вы', даже после весьма скромного похода в загс. Нельзя сказать, что она была влюблена в супруга — вот уж ничуть не бывало, но надеялась, что стерпится — слюбится, ведь если человек хороший — почему бы и не полюбить?

После замужества Марина перешла на фамилию мужа, Аришенька же так и осталась Шелковской. Марина не хотела отказываться от своей фамилии, и совсем не по причине благозвучности — Каламухин хоть и не особо красивая фамилия, но и не какая-нибудь жуткая или вовсе неприличная. Причина была более весомая: по твердому Марининому убеждению, мать с дочерью непременно должны носить одну на двоих фамилию, дабы ребенок не стал задавать не слишком неприятные вопросы. Однако Витольд Теодорович в этом вопросе принял жесткую позу: его жена никак не может оставаться со своей девичьей фамилией, потому как мать его наследника непременно должна носить фамилию мужа.

Перспектива стать Каламухиной и без того не слишком радовала Марину, да делать было решительно нечего: негоже растить ребенка без отца. Пусть неродной, но мужчина в доме должен быть непременно: теперь-то, намучившись в гордом одиночестве, Марина это точно знала. А любовь… Что любовь? Разве на одной любви далеко уедешь? Что толку, если она и по сей день любит подлого своего Андрюшу Потураева? Кому от этого легче? Ей самой? Или, может быть, Аринке?