Сесилия Ахерн - Девушка в зеркале Страница 36

— Хорошо, — пожала плечами Джудит.

Изобретатель сел рядом с ней, и вместе они

принялись за бутерброды с сыром. Во время еды она продолжала одним глазом изучать письма. Он следил за ней, надеясь, что она этого не замечает. Выражение ее лица оставалось неизменным, и непонятно было, какое впечатление произвело на нее то или иное послание. Все письма она раскладывала на две кучки, и он никак не мог понять, по какому принципу она их отбирает. Прочитав очередное письмо, Джудит откусила кусочек бутерброда, после чего отложила конверт влево. Он так ничего и не понял.

Ни он, ни она не произнесли ни слова, но молчание их не смущало. Пожалуй, беседа о Джеке и его отношении к жене стала чуть ли не самой длинной и бурной за все время их совместной работы. Изобретатель внезапно осознал, что ему приятно проводить время с Джудит. Ему, кто последние сорок лет провел в полном одиночестве! Он ждал, когда она придет утром, а вечером, после ее ухода… Вечером он скучал. Дом начинал казаться ему пустым, словно дупло в дереве. И он вновь научился ждать, вновь что-то предвкушал: вот скоро придет Джудит… она скажет то-то, сделает то-то… Такого с ним давно не бывало. Он отложил бутерброд в сторону.

— Что? — спросила она, не глядя на него.

Он промолчал, и она вскрыла очередной конверт.

Кажется, он ее смутил.

— Пытаюсь понять, в какую кучку вы кладете письма, потрясшие вас до глубины души, — сказал он.

Джудит взглянула на него, поняла, что он шутит, и ткнула пальцем в письма, что лежали слева от нее.

— Вот в эту.

Изобретатель улыбнулся: вот уж не думал, что так обрадуется. Оказывается, она не считает его самым ужасным на свете занудой. Он взглянул на карманные часы — как всегда, между визитами клиентов у него был часовой перерыв. Обычно за день он принимал всего двух посетителей. Иногда одного — в зависимости от рода воспоминаний. Он вернулся к машине.

— Он умер двадцать пять лет назад, — говорила миссис Делэйси, высоко держа голову на лебединой шее. На груди блестело жемчужное ожерелье.

На первый взгляд она казалась сильной, волевой женщиной, но он вдруг понял, что на самом деле она держится из последних сил.

— Я хорошо его помню. Помню, чем мы вместе занимались, помню многие его слова, фразы. Но… — Ее броня вдруг дала трещину. Она опустила голову — кожа на шее тут же обвисла. Плечи бессильно упали, и она тихо заплакала.

— Мамочка, — беспомощно проговорила ее дочь, дотронувшись до руки матери. Она явно удивилась и смутилась при виде такого открытого проявления эмоций.

Изобретатель промолчал.

Дочь неуверенно на него взглянула, словно прося остановить этот поток слез.

— Но его лицо, — всхлипывая, продолжила старушка, явно вознамерившись высказать все, что хотела, и наплевать, что об этом подумают другие. — Когда я закрываю глаза, я… — Она сомкнула веки. — Я его не вижу! Вот не вижу, и все!

— Мама! — возмущенно сказала покрасневшая от смущения дочь. — Прекрати. О чем ты вообще говоришь? Помолчи минутку и успокойся.

— Все так размыто, — продолжала плакать женщина. — Я его вижу, но как бы издалека, расплывчато. И он все время меняется: то выражение лица становится другим, то возраст. Я никак не могу задержать какое-то одно воспоминание, запечатлеть один, самый лучший образ.

Схватив сумку, дочь принялась в ней рыться.

— Вот, возьми, — ткнула она платком в крепко сжатые ладони матери. — У тебя из носа течет, — не скрывая отвращения, буркнула она.

— Я знаю, какие у него были глаза, какие губы… — Пожилая дама притронулась к своим губам, вспоминая. Дочь отвела взгляд, покраснев еще сильнее. — Но я никак не увижу его всего, целиком. Как будто смотрю со слишком близкого расстояния. Мне нужно отойти в сторонку, чтобы разглядеть его получше. — Она закрыла глаза, вокруг которых тут же сплелись морщинки.

Когда она их открыла, в ее взгляде читалось разочарование: она так и не увидела своего мужа. Старушка впервые посмотрела на изобретателя:

— Я должна научиться вызывать в памяти его облик в любой момент, тогда, когда мне захочется. Он — все, что у меня есть.

— Мама! — Дочкино лицо вытянулось. — А как же мы?

— Ох, Лиззи, не говори глупостей. Вы, конечно, спорите, чья очередь идти со мной в ресторан обедать, но не потому, что только и мечтаете, как бы меня развлечь. А он… Он всегда со мной. Вот тут, — сказала она и сильно постучала себя по виску, словно тушила сигару. — А теперь я чувствую, что теряю его.

Лиззи прокашлялась:

— Я захватила с собой его фотографию.

Изобретатель взял протянутый черно-белый

снимок. На нем был запечатлен полный импозантный мужчина с моноклем. Он сидел, сложив руки на коленях, и холодно глядел в объектив. На стене за ним виднелось чучело оленьей головы.

— Это наш охотничий домик, — с гордостью поведала дочь.

— Нет-нет! — Миссис Делэйси отмахнулась от фотографии, словно от назойливой мухи. — Это не мой муж.

— Мам, да это же сняли сразу после того, как он стал президентом крикетного клуба. Я в этом уверена. Посмотри на лацкан пиджака…

— Я не хочу помнить ни проклятый крикетный клуб, ни фотографию из охотничьего домика, — отрезала старушка, вновь изрядно шокировав и обидев дочь. — Я хочу помнить его таким, каким он был по утрам, когда я только просыпалась и бросала на него первый взгляд. Хочу помнить его таким, каким он был, когда мы занимались любовью. — Она закрыла глаза, наслаждаясь воспоминанием.

— Мама! — воскликнула ее дочь, впрочем, куда спокойнее. Видимо, она наконец увидела в собственной матери обычную женщину.

— Или когда он впервые взял на руки маленькую Эллис. Когда играл в саду с детьми. Как раздувал ноздри, когда сердился. — Она улыбнулась. — Я все это помню, но закрываю глаза — и ничего не вижу.

Изобретатель прикрепил ей на виски и лоб присоски, подсоединил провода к машине. Щелкнул выключателем.

— Опишите мне нужную картинку, и именно ее вы и будете видеть, — сказал он.

Он легонько пробежался пальцами по ее волосам, волнистым и мягким, словно бархат. Вдруг его кто-то окликнул — справа к ним подходил его коллега. Они поздоровались.

До свидания, скоро увидимся, сказала она. Он рассеянно кивнул и быстро прижался губами к ее нежным пальцам. Ее кожа всегда была такой теплой, такой мягкой. Она быстро отдернула руку, чтобы не скомпрометировать его в присутствии коллеги, и ушла. Он вновь повернулся к знакомому, и они принялись обсуждать дело, долгие месяцы не дававшее им обоим покоя. Он слышал, как она еще раз крикнула ему «пока», но был так увлечен разговором, что не ответил. Она поймет. Они ведь еще увидятся. А потом он услышал шум. Страшный, ужасный звук, который ему не суждено забыть. Коллега схватил его за руку, так сильно, что он почувствовал, как ногти впиваются ему в кожу. И все понял. Но так и не смог оглянуться. Он не хотел, чтобы до скончания веков перед его глазами стояла эта кошмарная картина, потому что знал: каждый день он будет переживать этот ужас снова и снова. И во сне, и наяву. Каждый божий день.