Наталья Батракова - Миг бесконечности. Том 1 Страница 36

— На кровать, — попросила обессиленная женщина.

Приняв с помощью Вадима вертикальное положение, она сделала несколько шагов, но вдруг требовательно замычала и знаком показала на унитаз.

— Я же говорил, бесполезно, — вздохнул он. — Ее организм не в состоянии что-либо принять. Только внутривенно. Принеси еще воды. И, пожалуйста, забудь на время о женском упрямстве. Попробуй быть такой, как час назад: мне нужна твоя помощь.

И снова никакого заигрывания в голосе. По-деловому прямо, сухо, кратко, но достаточно вежливо.

Почувствовав неловкость, Катя покраснела: снова отправиться на кухню за водой показалось ей спасением.

«Ему действительно нужна помощь, а я, дура, вообразила невесть что», — с досадой отчитала она себя.

— Просветите, в чем разница между мужским и женским упрямством? — тем не менее задала она провокационный вопрос спустя минуту.

— Пожалуйста. У мужчин это называется другим словом: настойчивость, — приняв из ее рук кружку с водой, не раздумывая «просветил» он.

Ответ был лаконичен, как и когда-то сразивший ее «скука — это сытость». Хотя бесспорно отдавал мужским шовинизмом. Но с достойным комментарием пришлось повременить, так как у Людмилы снова начался рвотный спазм.

Дождавшись его завершения, Вадим подвел вконец ослабевшую женщину к умывальнику, заботливо помог ей сполоснуть лицо и подал полотенце.

— А теперь соберитесь с силами и снова выпейте до дна, — протянул он Людмиле очередную чашку с водой.

— Не буду… Не могу, — пытаясь сосредоточить взгляд на зеркале, измученно мотнула та головой.

— Можете, — со стальными нотками в голосе произнес он и в очередной раз открылся по-новому: его невозможно было ослушаться. — Поздновато, конечно, алкоголь успел всосаться, но надо. Жаль, что час назад вы спали мертвецким сном. Но я поставлю вам капельницу и сделаю укол. Все будет хорошо… Еще воды, — не глядя протянул он через плечо пустую чашку. — Теперь привстанем, подождем, пока замутит… и ра-а-аз… Умница…

Все повторилось почти до мелочей еще дважды: стакан воды, унитаз, умывальник, пауза, вода, унитаз, умывальник… Наконец Вадим подхватил шатающуюся Людмилу на руки, отнес на кровать, осмотрелся и попросил найти жгут и какую-нибудь веревку. Катя молча отправилась на поиски таковой, не понимая, зачем она ему нужна, и уж тем более не представляя, где ее искать. Она и и своей-то квартире вряд ли бы ее нашла, а уж в чужой и подавно. Обшарила маленькую кладовку с банками, кухонные ящики, в которых было все, кроме веревки. На ее счастье, в обувной полке оказался длинный белый шнурок, а в ящике с пуговицами, нитками и иголками — моток бельевой резинки.

Согласно кивнув головой на вопросительное «подойдет?», Ладышев привязал к настенному бра прозрачный пакет, сунул валик из полотенца под руку, перетянул ее чуть выше локтя вдвое сложенной резинкой, обработал вену тампоном, судя по запаху, хорошенько пропитанным спиртом, ввел иглу, зафиксировал ее пластырем. Никаких лишних движений, никакой спешки, все четко, размеренно. Словно он каждую ночь только тем и занимался, что спасал женщин от алкогольного отравления и ставил им капельницы.

И снова эти руки… Катя, как загипнотизированная, следила за их движениями, пока в какой-то момент не поймала себя на мысли, что не прочь была бы оказаться на месте Людмилы и ощутить на себе их прикосновения.

«Хватит! От этого свихнуться можно! — заставила она себя отвести взгляд и тряхнула головой. — И вообще, что-то здесь не вяжется».

Наконец Вадим накрыл женщину одеялом, зашел в ванную, где в который раз за вечер включил воду в умывальнике, нажал краем ладони на пузырек с жидким мылом…

— Можно еще вопрос? — застыв в проеме, решилась она прервать затянувшееся молчание. — Неужели так легко и просто переквалифицироваться из коровьего доктора в человеческого, ставить людям капельницы? У вас ни один мускул на лице не дрогнул.

— Ставить капельницу — работа среднего медперсонала. А доктор — он и есть доктор, — посмотрел на нее Вадим через зеркало. — Неважно, чей: коровий, человеческий…

— Еще скажите, что у коров тоже бывает похмельный синдром, — хмыкнула она.

— Не знаю, не видел. Но, думаю, возможен.

— А белая горячка?

— И белая горячка, — взяв полотенце, повернулся он к ней лицом. — И очень много чего похожего. Еще вопросы будут?

— Будут… С каких это пор в Минске среди ночи раздают капельницы и раствор глюкозы?

— Мне импонируют твоя цепкость и жажда докопаться до истины, — продолжая смотреть ей прямо в глаза, улыбнулся Вадим.

— Выходит, до сих пор ты считал меня поверхностной?

— Отчасти да. Как и большинство журналистов. Профессия всегда накладывает отпечаток. Ты сама ее так охарактеризовала: «с миру по нитке».

— Спасибо за честность, — неожиданно обиделась Проскурина, но постаралась не подать виду. — В следующий раз буду осмотрительней. Скажи, а за что ты так не любишь журналистов?

— У меня с ними свои счеты. Личные.

— Настолько личные, что мне приходится отдуваться за всю журналистскую братию?

— Каждый отдувается сам за себя. Ты здесь ни при чем.

— Да, но у меня такое чувство, что при слове «журналист» внутри тебя включается сигнальная лампочка и ты начинаешь злиться, язвить, ехидничать без всякой причины. Я это еще в субботу заметила. Ты прямо в лице переменился, когда узнал, что я журналистка.

— Тебе показалось, — опустил он голову. — Хотя… Возможно, в этом был элемент неожиданности. Решил, что ты такая же, как и твои подружки: сидишь дома, не знаешь, чем себя занять.

— И ты с такими часто общаешься?

— Бывает.

— Теперь понятно, почему ты валял дурака: две наивные дурочки-домохозяйки рядом с микроскопом. Вещи на первый взгляд малосовместимые. Только есть нюанс: и у меня, и у Ленки — красные дипломы, которые не за деньги куплены. А вот твой способ знакомства…

— По-моему, я извинился еще в субботу, — нахмурился Вадим. — Так что твое напоминание, прости, похоже на обычное пиление. Тебе это не идет.

— Не нравится, когда напоминают о промахах? — насмешливо уточнила Катя.

— А тебе нравится? Вспомни, как ты встретила меня сорок минут назад. Ведь ты тоже промахнулась насчет причины моего возвращения.

Она опустила глаза.

— А тебе идут очки, — тут же сменил тему Ладышев и улыбнулся. — Правда. Зря ты комплексуешь и все время пользуешься линзами.

— С ними удобнее.

Чувствуя, как покраснела, она захотела уйти, спрятаться, но решив, что это будет истолковано как полное поражение, сделала над собой неимоверное усилие и дерзко подняла голову.