За семью замками. Снаружи (СИ) - Акулова Мария Страница 36

— Где ты эту чувырлу нашел? — Костя пролистывал папку, пытаясь вникнуть, но спокойно воспринимая, что получается так себе.

Гаврила же с усмешкой смотрел на него.

Дождался, пока Костя отвлечется, вскинет взгляд, бровь приподнимет вопросительно…

Расплылся в самодовольной гаденькой улыбочке…

Видит Бог, он очень хотел, чтобы между Гордеевым и врачихой произошла очная ставка. Очень-очень-очень хотел. Жалел только, что сам свидетелем не стал.

— Понравилась? — реагируя на вопрос, Костя глянул уже скептически…

— Да пиздец как. Только в задницу не поцеловала, а так-то само благодушие…

Костя произнес, захлопывая папку, в которой всё равно ни черта не понял. А Гаврила откровенно заржал, закрывая глаза рукой и качая головой…

Да уж, поцелуи в задницу Гордеев пока явно не заработал… Удивительно, что что-то другое не вогнала туда же. Отчаянная женщина. Сложная. Но крутая. Гавриле понравилась. С мозгами. И чувствовать умеет. Пофиг, что соплями не исходит. Это-то как раз необязательно…

— Я рад, что угодил… — Отсмеявшись, Гаврила кивнул, сложив руки на груди, спокойно выдержал новый Костин скептический взгляд. — Она к Агате хорошо, ты не думай…

— Я заметил. Агату она устраивает. Значит, меня тоже. Только ты мне гарантируй, что все ее приветы ограничиваются вот такими закидонами. Я неадеквата к Агате не подпущу…

Звучало вроде как грубо, но тепло даже для Гаврилы. Его улыбка из ёрнической стала даже немного теплой. Преображения в Косте ему нравились.

— Она нормальная. Грубая, но профессиональная. Мне Поля ее такой и описывала.

— Поля…

Костя уловил, замер на секунду, глядя вниз — на стол, а потом повернул голову, чтобы посмотреть уже на Гаврилу. У которого на губах еще улыбка, но в глазах уже не то, чтобы очень…

— Как она? — говоря честно, Костя не испытывал мук совести и особых переживаний на ее счет. Просто сейчас она была для него чуть менее безразличной, чем раньше. Не потому, что что-то изменилось в ней или в ситуации. Просто в нем. Врубили кнопку «чувствовать». В основном — Агату, но и другим немного осталось. В частности, Гавриле, который правда ведь сделал для них больше, чем любой другой человек.

Сполна вернул Косте долг.

Когда-то Костя спас Гаврилу, Гаврила отблагодарил его, сохранив Гордееву сына. А значит они снова связаны навечно. Еще крепче. Теперь обоюдной преданностью.

— Не спрашивай…

Костя готов был к тому, что в ответ получит: «хуево», но, похоже, ещё хуже. Потому что даже говорить Гаврила не захотел.

Отмахнулся, отвернулся на пару секунд. Смотрел в сторону окна, собирался. Сжимал челюсти, кулаки, в итоге закрыл глаза и длинно выдохнул. Вроде как взял себя в руки, снова посмотрел на Костю.

— Поля сказала, что все ее рожавшие подруги прошли через Палну. Языком не треплет во все стороны. Работу свою знает. Деньги отрабатывает. Говорят, нескольких прям спасла. Внимательная. Короче, оно того стоит. Лучше от такой выслушать, чем другой довериться и проворонить дитя.

Костя выслушал внимательно. Костя кивнул.

Он был согласен.

— Что за папка? — кивнул на отложенную недавно, снова взял в руки, вытянул, передавая Гавриле. Тот взял, сам пролистал, будто это требовалось, но потом закрыл, скрутил в тубус, по бедру шибанул несколько раз…

— Навел я справки, в общем…

— О чем?

— О том, что ты рассказывал… — Костя нахмурился, не понимая… — Агата. Банк…

А потом кивнул, принимая.

Несколько недель Костя варился в размышлениях самостоятельно. История Агаты звучала до неправдоподобного стрёмно. Даже для него, мальчика, который в жизни видел правда всякое. Но двенадцатилетняя девочка с трупами и долбоебом, который держит ее на мушке — это как-то слишком…

Посвящать посторонних в то, что она доверила ему, не хотелось. Нужно ли копаться и выяснять — Костя не знал. Чуйка кричала, что да… Копать нужно до основания, пока лопата не сломается, а потом руками. Разум, что не стоит… Агата не скажет спасибо, что вот так потешил свое самолюбие, удовлетворил интерес. Ведь для понимания ее особенностей информации и так более чем достаточно, так зачем это всё ворошить?

Но с каждым днем у Кости становилось все больше вопросов, логичных ответов на которые он сам не находил. В итоге это вылилось в разговор с Гаврилой и просьбу к нему же выяснить поскорей.

Обоим безумно странным показалось, что о таком масштабном происшествии почти не нашлось инфы.

В итоге же…

— Ты знаешь, что там был Вышинский-младший?

— Где там?

Гаврила спросил, глядя на Костю с прищуром, тот же ответил вопросом, хмурясь, не до конца понимая…

— В банке, Кость. Не тупи. Сына Вышинского грохнули там в банке. Где твоя Агата выжила. Он там тоже был.

Гаврила произнес максимально акцентировано и раздельно. Так, будто это не только до Кости дойти должно было, но и до него.

— Да ну, бред…

В первую очередь потому, что первой реакцией самого Гаврилы была такая же.

— Не бред, Кость…

— Откуда инфа? Вышинский сказал, что его сын погиб из-за несчастного случая. Захват заложников — это не несчастный случай, Гаврила.

Костя и сам не сказал бы, откуда вдруг раздражение. Но после первого удивления голову подняло именно оно.

— Ты думаешь, я бы пришел к тебе и что-то говорил, лично не проверив?

В ответ на свое, Костя получил такое же ответное. Они недолго смотрели друг на друга, а потом Костя отвернулся, выдохнул, произнес тихое: «бред немного», отошел к окну.

— Мы и на кладбище ездили, Кость… Нашли могилы. Их чуть ли не в ряд похоронили всех. Ну и Вышинского… Самая пышная, конечно же. Дата та же, что у матери Агаты.

Костя обернулся, глянул холодно, потом снова в окно… Гаврила его понимал. Сказать особо нечего. Надо подумать.

— Почему информации нет? В чем прикол? Что там случилось ясно?

— Там тупо терли. Я уверен, сам Вышинский дал поручение. Не знаю, может не хотел, чтобы сына полоскали. Может жена попросила… Она вроде в психушке отлежала немножечко после случившегося. Но подтерли всё почти. Люди не говорят. Кто вообще ничего не знает, кто отдаленно слышал. Такое впечатление, что это не отделение в центре города было, а какой-то сарай в селе на окраине, в котором пьяная поножовщина и все всех…

Гаврила видел, что Костя кривится, опускает голову и взгляд, смотрит под ноги…

Почему так реагирует — было понятно.

Это для Гаврилы — будто страшная сказочка, а для Кости — часть её жизни. Поэтому решил, что дальше без художественных приемов и сравнений.

— Один придурок где-то добыл пару пушек, зашел, сходу начал расстреливать. Там много странного. Тревожную кнопку должны были сразу жать. Группа должна была быть моментально. Он какой-то нарик был. Что там его положить-то? А там всё через жопу делалось. За пять часов он всех расстрелял, кроме Агаты твоей… Может еще и поэтому терли. Это была адово жопная операция, Кость. Даже школьник ее адекватней организовал бы. Штурмом брали, когда их там было уже двое. Его положили в процессе. Дичь просто. Он тоже похоронен на том кладбище. Молодой пацан был. Идиот какой-то.

Костя выслушал, чувствуя, что волосы на руках неприятно шевелятся. И во все же, блин, верится. И что операция жопная. И что терли потом, чтобы честь мундира защитить. Только непонятно, как Вышинский позволил затереть… Губер, чьего сына там грохнули…

Костя бы сам всех у стены поставил и расстрелял.

— А с организаторами операции потом что было?

— Громко головы не летели. Многих, как бисер, рассыпало переводами. С глаз долой — из сердца вон.

Рассказ Гаврилы почти идеально наложился на то, чем делилась однажды Замочек. За исключением одного нюанса.

— Агата говорила, их двое было…

Костя произнес, снова глядя на Гаврилу. Тот же открыл рот, явно собираясь возразить. Потом задумался, глядя на папку, которой по-прежнему постукивал по бедру, дальше снова на Костю…

— Она малая была, Кость. Ты только подумай, что у неё с мозгами в этот момент происходило… Там взрослый мужик с ума сошел бы, а она… Наверное, как могла, так и запомнила. Он там был один. Из того, с чем я ознакомился, один.