Диана Уитни - Прислушайся к себе Страница 36

Катрина уже приготовилась возразить, как тут же поняла: Грэйси права. Она хочет защитить прежде всего себя. Она до сих пор не может забыть ту боль, что нанес ей отец. Она до сих пор не может забыть, как было больно ее матери. Ее ранняя смерть наложила на душу девушки определенный отпечаток вины. Ее вины.

Именно это чувство и двигало ею сейчас.

Катрина почувствовала, как в горле застрял комок.

— Да, я всегда думала, что отец покинул нас из-за меня. Потому что я всегда была слишком шумной, озорной и капризной. Потому что слишком много ела, потому что слишком быстро вырастала из одежды и на меня нужно было слишком много времени.

Каждый раз, когда я слышала плач моей матери, я чувствовала за собой вину. И страдала.

Грэйси кивнула, пожав плечами.

— Я понимаю. И чтобы тебе было понятней, я должна сказать, что Рик имел дело с точно такой же проблемой в детстве. Именно поэтому, возможно, вы так похожи. Именно поэтому на ваших сердцах образовалась ледяная корочка. Но если хоть один из вас решится сдать оружие и попытаться…

Ее голос задрожал и пресекся. И, уронив руки по бокам, она отвернулась, закрыв лицо рукой. Она выглядела такой уставшей, такой эмоционально вымотанной, что Катрина многое поняла.

— О, прости, — прошептала Грэйси когда чуть-чуть успокоилась. — Если все это звучит так, словно я выступаю адвокатом моего собственного сына, то знай: это так и есть. Ты права насчет его нежелания заводить тесные отношения с кем бы то ни было.

Просто он достаточно раним. — Она выпрямилась и посмотрела на нее через плечо. — Но поверь, Рик замечательный человек, возможно даже, другого такого просто не найдешь. Я так горжусь им, если бы ты знала! Однако так часто происходит, что он не видит в себе того, что видят в нем другие. Он смотрит на себя в зеркало и видит в нем отражение своего отца.

Вот почему он не верит в любовь, в серьезные отношения. И боюсь, в этом есть существенная доля моей вины. Ошибки моей жизни сформировали и его характер, и определенное представление о жизни.

Катрина была поражена.

— Ты не можешь отвечать за выбор, который делают другие.

— Почему же нет? Ты, например, пытаешься сделать это.

Ловушка была так профессионально поставлена, что Катрина несколько минут думала перед тем, как ответить. Только тогда она поняла, о чем говорит Грэйси.

— Ну ты сравнила, Грэйси! У нас с тобой совершенно разная ситуация.

— И чем же отличается?

— Отличается… — Катрина запнулась, не зная, что сказать дальше, — тем, что отличается, — закончила она упрямо.

— Ну да, это многое проясняет, — иронично заявила Грэйси. — Однако, конечно, этот вопрос остается спорным. Настоящая любовь не нуждается в подтверждении, не нуждается в документах, ей не нужна никакая гарантия. Любовь либо есть, либо ее просто нет. Любовь ценна сама по себе. Любовь так же не вечна, как и не вечна сама жизнь. По сравнению с жизнью любовь коротка, но и жизнь коротка по сравнению со смертью. И смерть очевидный исход жизни. Но мы, зная, что уйдем, все равно живем. Так же и с любовью.

Катрина буквально дрожала, ее проняла дрожь до самых костей. Каждое слово, сказанное Грэйси, вонзалось ей в сердце и разрушало панцирь, окружавший сердце. Ей казалось, что ее сердце и душа таяли.

— Господи, как страшно, — прошептала она.

Грэйси сочувственно посмотрела на нее. Она открыла ей свои объятия, и Катрина буквально упала ей в руки.

— Тише, дорогая, я знаю. Для такого маленького органа, как сердце, напряжение слишком сильно.

Ведь нет никакой гарантии, что все будет как надо.

Да, она была права: сердце такой хрупкий орган.

А человеческое сердце так легко разбить безразличием, наглостью и бесцеремонностью. Именно поэтому становятся необходимыми защита и показное равнодушие, именно поэтому мы прячем сердца в броню.

Так или примерно так думала Катрина.

— Мне кажется, что уже поздно что-либо предпринимать, — прошептала она, всхлипывая.

— Что за чепуха! Никогда не поздно начать общаться открыто и тепло с теми, кого мы по-настоящему любим и о ком заботимся, — вздохнула Грэйси, отошла в сторонку и задумчиво посмотрела на Катрину. — Я знаю, что последние несколько дней Рик был в Ванкувере, но, когда он вернется, я уверена, что вы двое все равно столкнетесь лбами где-нибудь в офисе или же ваши взгляды пересекутся за столом переговоров, когда вы будете обсуждать очередную сделку. И вот когда вам надоест прятаться друг от друга и от реальности, вы наконец сможете решить дело ваших сердец с разумной точки зрения.

— Слишком поздно для этого, — твердила Катрина как попугай. Ее глаза были полны слез, и она никак не могла остановиться. — И ничто из того, о чем ты сейчас столь пламенно повествовала, не сбудется. Я уже уволилась с работы. Мы с Хизер переезжаем в Бейкерсфилд в конце этого месяца. Все.

Грэйси отпрянула назад, словно ее ужалила змея.

— Это не правда. Ты шутишь. Почему именно Бейкерсфилд?

Ничего себе вопрос, будто Грэйси и сама не понимает. Потому что Бейкерсфилд находится на краю света и там-то она больше не встретится с мистером Блэйном. Уж там-то он ее точно не будет преследовать.

— Мне предложили там работу, к тому же в этом районе жизнь гораздо дешевле, нам это подходит.

Мы с малышкой Хизер будем спокойно жить там вдвоем. Выживем. — Катрина смотрела в сторону, избегая пытливого взгляда Грэйси. — Прости, я, конечно, знаю, как ты будешь скучать по Хизер. Да и она тоже будет скучать по бабушке Гэйси. Но ты и сама понимаешь: я просто не могу остаться. Я больше не могу видеть его каждый день на работе, я больше не могу чувствовать его взгляд на себе. У меня внутри все переворачивается, когда я подумаю, что…

Грэйси напряглась. Ее глаза наполнились слезами, плечи задрожали. Пожилая женщина отвернулась, и до Катрины донеслись всхлипы. Она и не предполагала, что Грэйси способна рыдать.

— Что же, — услышала молодая женщина, — желаю тебе всех благ, дорогая. Не забывай нас, пиши письма и поздравления на Рождество.

Приняв из рук бармена второй стакан скотча за сегодняшний вечер, Рик Блэйн сжал его в руках, пытаясь не упустить нить разговора, что происходил сейчас за столом.

Впрочем, прослушать речь Фрэнка Глазго было просто невозможно. Он был известен своим даром произносить пламенные речи и своим громким голосом. Особенно когда он разговаривал по телефону, он почему-то всегда кричал, видимо не доверяя все же технике либо полагая, что разговаривает с человеком напрямую.

— Да, да, я уже в курсе своего расписания на неделю, — вещал он достаточно громко, его наверняка слышал весь отель, а не только посетители за соседним столиком. Фрэнк изящным жестом положил записную книжку в верхний карман пиджака. — Скажи Сэнди и Барту, что мы будем безумно рады видеть их детишек… Что?.. О, не проблема… Конечно, нет. — Тут он удовлетворенно рассмеялся и переложил мобильник в другую руку. — Да напомни им, как мы сами растили наших четверых. Никаких усилий с нашей стороны, никаких капризов с их стороны.