Поцелуй Однажды: Глава Мафии - Ольга Манилова Страница 37

Она надеется украдкой пролистать региональные новости — в поисках отголосков на разборки в Долинске.

Они с Карелиным эту тему сознательно два дня не поднимают, и Кира понятия не имеет, чем там закончилось дело. Ей кажется, что глава мафии напряжен больше обычного после их разговора в коридоре, но ничего в нем не выдает серьезной ярости.

Но Рома возвращается в спальню и девушка блокирует телефон.

— Как там Тимур? — кивает он в сторону смартфона.

— Галя пока ничего не ответила, — вздыхает она. — Я не думаю, что могут быть ухудшение после нашего с ним разговора.

Он колеблется секунду другую, но решается сказать:

— Он, видимо, тебе не сказал. Он оставил ключ от Рэнджа на дороге для тебя. Полагаю, что ты не видела? Ключ треснувший, кстати.

Кира поворачивает голову в сторону, поджимая губы.

— Это на него я, наверно, наступила. Я не увидела его. Я была занята… телефоном.

— Тебе нужно еще один телефон купить, — засовывает он руки в карманы, — чтобы с собой всегда было два.

— Тебе никто не говорил, Карелин, что ты охренеть какой дотошный?

Вряд ли. Трупы обычно неразговорчивые.

Она упирается ладонью в кровать, на вытянутой руке. Наблюдает как Роман приближается.

— Будто что-то плохое. Ты обвиняешь меня, что я не отвечаю на твои вопросы, а ты сама? Ты ответила на мой последний вопрос?

Соблазн сделать невинный вид —и недоумевать что еще за вопрос — очень велик.

Идеальный вариант потянуть время.

Кира знает, что с Карелиным такое не прокатит. Долгожданный ветерок подгоняет прозрачные шторы, волны тянутся даже к ее рукам.

Томление укутывает ее ватным коконом, глаза держать открытыми становится тяжело.

— Симпатичное платье и красивая помада, — буднично выговаривает Роман.

— Спасибо.

Отвлеченный разговор — удачный поворот событий, но Кира чует в здесь уловку.

— Я посчитала, что это был риторический вопрос, — наконец-то комментирует девушка его замечание о скомканном окончании беседы на террасе.

— Эта девушка ведь теперь моя?

Тогда Кира просто отвернулась, а затем все-таки прорвалась в душ, выскользнув из ослабевшей охапки.

— Что мешает тебе ответить да или нет. Это просто, Кира. Я не терплю полумеров.

Это… мягко сказано. Он как долбанный скоростной поезд, кометой мчащийся к каждой новой остановке, превращая взгляд на все остальное вокруг в неразборчивое месиво.

В глубине души Кире это нравится. Ну, скажем так, нравится до умопомешательства.

Как жаль, что жизнь и реальность находятся и за пределами души.

— Я под впечатлением, что ты вообще спрашиваешь. Ожидала приказ или ценное указание. И порычать обязательно.

— Я тоже под впечатлением от себя. — Он поднимает ее голову вверх, аккуратно натягивая волосы на затылке. — Как видишь, я поддаюсь дрессировке.

— О тебе, как о животном, Рома, я не думаю, — внезапно серьезно произносит Кира. — Я бы принадлежать животному не выбрала бы.

Внимательный взгляд выуживает все с глубин ее признания, прощупывает все, что таится на дне, — Кира отводит глаза в сторону и поправляет пряди волос за ухом.

Ему настолько нравится ее ответ, что она физически чувствует силу отклика, хоть физического соприкасания между ними сейчас нет.

Он отбрасывает ее клатч на стол.

— Не хочется испортить твое платье, — равнодушный тон скрывает в себе предупреждение и Кира бесцельно передвигает ступню по полу, цепляясь каблуком за паркетину.

— Рома… До ужина минут двадцать, — строгим взглядом она приковывает его внимание к своему лицу. — Не смей.

Смех его, скорее, выражение шока. Она вся собрана и грозная на вид, и отдает ему приказы. Довольно убедительно.

Пусть смеется сколько хочет, но Кира и впрямь боится, что не выдержат ее нервы, если они снова начнут. Внутри неизвестный вулканище проснулся, и теперь Кира только тем и занята, что тушит его, не позволяя приблизить начало извержение.

— Пожалуй, мы начнем с закусок пораньше.

— Прекрати, немедленно, — возмущается она, когда он опускается перед ней на колени, — мы только что закончили и я два часа собир…

— Я только это хочу поднять, — он показывает вельветовый подстаканник, упавший на пол ранее и оставшийся тогда незамеченным, — и надеюсь, может ты еще на несколько вопросов ответишь.

— Это твоя очередь отвечать на вопросы, дурак, — она вырывает у него квадрат из рук и бросает на тумбу.

— Забудь об очереди. Тебя просто легко раскалывать. Ты ужасающе совестлива.

— В отличии от тебя, — улыбается она во всю ширину рта.

— Ответишь или нет? Насколько сильно меня презираешь?

— … что? — Кира смотрит на Романа в замешательстве.

Он, кажется, уже говорил что-то такое раньше, но тогда не до ответа было. Почему он постоянно поворачивает в эту сторону? Совсем не в ту, что надо. Противоречия сбивают ее с толку, а из-за постоянной близости — как первоклассный чистейший кайф — на обдумывание не остается энергии.

— Насколько тяжело тебе преодолевать презрение и омерзение ко мне?

Роман стоит перед ней на коленях, но ощущается, будто все равно нависает и давит. Загораживает окружающий мир.

— Я не презираю тебя. Я не чувствую омерзения. Я… Я не одобряю и жалею, что ты делаешь то, что ты делаешь. Я бы никогда… никогда не позволила тебе делать то, что ты… ты делаешь со мной, если бы было омерзение, — последнее она выдает уже оскорбленным тоном.

— Что я делаю с тобой? Что ты позволяешь мне делать с тобой?

Она проворно откидывает наглую ладонь со своего подбородка, но Роман тут же задирает платье и удерживает подол, украшенный декоративными камнями, кулаками.

Вместо того, чтобы ожидаемо сопротивляться, Кира пленит ладонями его голову и жестко цепляется за волосы, немного оттягивая на себя.

— Мне не нравится эта игра, — произносит она тихо. — Если я и перечислю вслух все пикантные подробности, поверь, меня это мало развратит. Или чего ты там добиваешься.

— Конечно, нет, — высокомерно отвечает Карелин, и упрямо натягивает края ее трусов на пальцы. Швы трещат. — Я собираюсь развратить тебя окончательно не словами, милая.

Он поднимается вместе с ней, удерживая ее бедра на весу, и залазит на коленях на кровать. Ни возмущенные оклики, ни упирания руками не действуют.

Толкается языком в рот и раскачивает ее поцелуем, размазывая помаду на половину лица. Приходится держаться за него крепко-крепко.

— Можешь не