XXXL. Как (не) влюбить(ся) в миллиардера - Инга Максимовская Страница 37

– Шухер, – проорала Лизка, сунув в приоткрывшуюся щель черную, как у кочегара физиономию. – Надо валить. Бабка меня убьет за халупу свою. Ну если это твой Ромео. Я его… Черт, девочки, там не пройти, горим.

– Началось, – одними губами прошептала мама, – где моя Чуча, без нее не пойду.

Я впала в ступор. На лице Лизки был написан такой страх, что я поняла – нам гаплык. Так и умру не испытав любви и счастья. Господи, делать-то чего?

Дом снова содрогнулся, но теперь уже иначе. Бревенчатая стена с треском прыснула щепой. Лика заголосила на ультразвуке, мама заметалась по остаткам комнаты, громко крича имя любимой кошки. А я смотрела на смятый капот машины, из которой вывалился Холод.

– Я же говорил, что пригожусь. Прекрасные, очень умные принцы, всегда спасают всяких жаб. А потом их лечат поцелуями и у «кошкиболийками», – нахально, как и всегда хмыкнул этот наглый тип гражданской наружности и в мгновение ока оказался возле меня. И черт бы меня подрал, если сейчас, находясь почти на краю гибели, я не была счастлива до самой моей приключенческой задницы. – Вы позволите взять вас на ручки, или снова будете плеваться ядовитой слюной и кусаться.

– Ты дурак, – тупо улыбнулась я, с трудом сдерживаясь, чтобы самой не полезть ему на закорки. – И что ты тут делаешь? Зазноба твоя не дождется, и обидится.

– Ты ревнуешь, лягушечка? Не надо. Она в высоком терему живет, и сидит сейчас, свесив косу на улицу. Потому что дракон ее охраняющий, судя по всему, как раз где-то тут трется. А так мне неинтересно, – белозубо улыбнулся гад и хамло, и я заметила, что все его шикарное лицо порезано. Видимо когда он шел на таран поранился. Милый, милый.

– Обрыбишь, – рявкнула я, загибаясь от… Ревности? Да ну на фиг. Он просто не мог поступить иначе, и поэтому остался и не поехал к этой своей катамре. Просто решил поиграть в благородство, гад.

Дом догорел как-то очень быстро. Спустя полчаса мы стояли на пепелище, плечом к плечу. Почерневшая от горя и копоти Чучмечка, хрипела в маминых объятиях. Бомж Апполинарий, в обрывках халата, философски жевал губами и почесывал обожженную ногу. Вечер переставал быть томным прямо на глазах.

– Вещенски рвануло, – вздохнула Варькина, разрушая гнетущую тишину. В руках она держала невесть как уцелевшую в пожаре традесканцию в красивом оплавленном кашпо. – Котлет хотите? Я прихватила.

– Их подогреть не на чем, – понуро хныкнула я, глядя на исходящее копотью и дымом пепелище. – Костерок бы.

– Тут даже не шашлыки хватит, – обозрела Лизка апокалиптический пейзаж. – Бабка меня и изжарит на этих углях. Они к ее приезду как раз достигнут нужной температуры.

– А где Холод, – наконец отмерла я и заозиралась по сторонам в поисках коварного искусителя.

Это какой-то парадокс. Просто идиотизм и буйное помешательство. Я никогда не добивался женщин. Они сами падали в мои объятия, по щелчку пальца, полувзгляду. И уж точно не обзывались как биндюжники и не членовредительствовали с завидным постоянством, лишая меня важных функций организма. А еще, меня всегда возбуждали стройные и гибкие бабы, похожие на прогонистых дорогих кобыл, и это было пределом нормы – болтающаяся на моем локте холеная стерва. Эдакий аксессуар, дополнение к шикарной машине и костюму от двух очень известных итальянских модельеров.

А эта толстая неуклюжая девка подошла разве что к бюджетной куртейке из сток-центра и мопеду. Но, отчего-то, именно это меня жутко в ней дразнит. Настолько, что я готов нажраться соевых котлет из ее маленьких ручек, которыми она крепко вцепилась в мой одуревший мозг.

– Ты сошел с ума! – проорал Михуил, видя, что я направляю, третью по счету, машину в стену пылающей хибары. – Я не так хотел сдохнуть, мать твою. Я думал загнуться во сне, где-нибудь на Сейшелах, принюхиваясь к стоящему на прикроватной тумбочке ящику с сигарами.

– У тебя очень приземленные мечты, друг мой, – хмыкнул я, вдавливая педаль газа в пол. – В нас пропал дух авантюризма. Мы перестали ломать дома толстых женщин. И стали забывать, что дома кое-кого ждет невеста Стелла. А этот кое-кто нагло подкатывает шары к страшной бабе, и выглядит при этом, как слюнявый идиот.

Она просто другая. Просто не такая, как все и это притягивает, раздражает все рецепторы, как дорогое блюдо в ресторане, сделанное из самых простых продуктов. И Мишка прав, я сошел с ума, и продолжаю катиться по наклонной, не в силах ничего с собой поделать.

– Банзай, – мой крик потонул в треске ломающегося дерева и скрежете сминаемого металла.

И чего я ожидал? Что чертова лягушонка упадет в мои объятия, объявит меня рыцарем Айвенго и подарит платочек?

– Ты дурак, – полыхнуло взглядом чертово отродье, скривив губы, похожие на клубничные дольки. – Очень долго меня спасал.

– Простите, леди, но мой Фортинбрас очень туго берет разбег, – в тон ей ответил я. И пусть меня разразит гром, если сейчас я не желал схватить ее поперек талии и не растерзать прямо посреди пылающих деревях.

– Знаешь, Холод. Ты не тянешь на принца на белом коне. Скорее на всадника по имени смерть. Но все равно спасибо.

– А ты чума, – не остался я в долгу. – Мы могли бы составить прекрасную пару.

– Не могли бы. Твоя пара ждет тебя уже долго. «Еду, любимая», – противно передразнила меня наглючая пышка, и закусила свою омерзительно-вкусную губу.

– Ты ревнуешь? – решил поддразнить я взбешенную фурию. Она фыркнула, так издевательски. А я-то надеялся, что попаду в точку. Но толстая лягушонка оказалась просто хладнокровной земноводной жабой, а не сказочной всепонимающей куколкой. Хотя, если она взмахнет рукой, то вполне может совершить магию и вырубить меня мослом, вылетающим из ее рукава. С нее станется.

А мне вдруг остро захотелось ее ревности, такой яростной, чтобы с швырянием в меня всяких горшков с цветами или чайников. И бурного перемирия после. И ее кожи под моими пальцами и кучу мелких радостей. Которые я, оказывается, пропустил в этой жизни.