По любви - Юлия Резник Страница 37

– Ну, если ты обратилась к психологу после того, как мы поженились, значит, в этом есть и моя вина.

– Не придумывай. Это мои проблемы, Ставрос. Я знаю, как с ними справиться. Я с успехом делала это многие годы.

Нина замолкает и, будто жалея о сказанном, хмурится. А я вцепляюсь в ее слова надроченным на команду «взять» бультерьером:

– Ты сейчас о чем?

– Ни о чем. Не бери в голову.

– Ты надо мной издеваешься?! Ну-ка говори, с чем ты там справляешься? Быстро!

Нина замедляется и демонстративно закатывает глаза.

– Ставрос, я не Вика. На меня твои команды не действуют.

– И ты еще говоришь, что не хотела добавлять мне головняков?! Да у меня теперь от твоих тайн башка взрывается!

– Нет никаких тайн.

– Тогда поясни, что ты имела в виду.

– Да что ты ко мне прицепился?! Или это такой способ меня отвлечь от собственных косяков?

– Не так уж я и накосячил. – Закусываюсь.

– Не так уж?! – ахает Нина. – Да я… Да я десять лет за тобой бежала. Я не видела никого, кроме тебя. И ничего, кроме своей работы. Даже не бывала, считай, нигде! В отпуск не ходила толком. Пахала порой по двенадцать часов в сутки. Такая проверка, сякая... Гребаные маски-шоу. А зрение? Знаешь, как я посадила зрение? Да я же без очков ни черта вижу! Я всю себя на тебя положила, чтобы… Чтобы ты в итоге заподозрил меня в самом худшем? Меня?! Ту, которая тебя десять лет с преданностью собаки любила?

– Ты любила меня десять лет? – сиплю, с большим трудом проталкивая слова через смятую спазмом глотку. Может, я чего-то неправильно понял? Ну, ведь не бывает так. Правда? – Так это ты при помощи психолога со своею любовью справлялась? – туплю.

– И справилась. И справлюсь опять. Господи, Ставрос, я же сказала. Это не твоя проблема. Не смотри на меня так, будто у меня вторая голова выросла. Я от тебя ничего не требую. И помню обо всех наших договоренностях.

Помнит? До сих пор? А я вот забываю. Вообще обо всем рядом с ней забываю, да. И вся беда нынче состоит лишь в том, что я не могу в этом Нине признаться. Не могу. Потому что опасно. Потому что сам я готов, если потребуется, пострадать. А ее не могу подставить. И не могу допустить, чтобы она по доброй воле подставилась, ведь подставится же, дура, как пить дать. Потому что любила. С преданностью собаки.

Срываюсь. Дергаю ее на себя, впечатываюсь телом в тело. Тяну носом воздух у скулы. Картинка прошлого, та, какой я ее видел, рассыпается и, взмыв перед глазами россыпью пазлов, собирается уже совершенно в ином порядке. В котором мне многое видится ясней. Нет. Не так. Видится ясней ясного. Теперь ведь вообще непонятно, почему я не замечал этого раньше. Куда я вообще смотрел? То, что совершенно не в ту сторону – очевидно.

И… Какой у меня выбор?

Ответить – означает намертво ее к себе привязать. Нина из вымершей нынче породы женщин, которая за своим мужиком в ад опустится. А я для нее ада не хочу…

Отстраняюсь. Шарю по ее раскрасневшемуся лицу жадным взглядом. Ярость, заставившая Нину выпалить эту тираду, испаряется, пропитывая нас сожалением. Качаю головой. Мол, нет, пожалуйста, только не надо. Ты правильно сделала, что сказала. Мне было важно об этом узнать. Ты, Нин, даже не представляешь, как важно. Потому что я, может, и редкий придурок, который ничего дальше своего носа не видел, но ведь я сам себе буратино, Нин. Ну, что в моей жизни было хорошего до тебя? Девки пачками? Так ведь я в них топил свою неприкаянность – не больше. Никакого счастья они мне не приносили. А кроме… да, ты права, работа. Которая мне теперь таким боком выходит, что я, столь много желая тебе сказать, молчу. А невысказанные слова рвут когтями глотку, и кажется, я вот-вот захлебнусь. То ли кровью. То ли этим невысказанным.

– Я был не прав. Прости меня.

Нина вяло машет рукой. Мимо с ревом проносится ядовито-зеленого цвета Феррари. От дороги нас отделяет бордюр, и ничего ни мне, ни моей жене не угрожает. Но я отхожу чуть дальше и дергаю ее на себя. Прочь от края. В объятья. Понимая, как огромен риск, что она меня оттолкнет. Думаю, к этому я готов даже больше, чем к тому, что происходит по правде. Когда Нина спокойно обнимает меня в ответ и прячет лицо на груди. О, детка… Машинально приглаживаю пятерней ее густые волосы. Руки дрожат. Это уже довольно привычное явление. Рядом с ней так почти всегда. Но сегодня как-то острее и интимнее. Я без кожи совсем. Наружу тем, что обычно прячу. Уязвимый. Влюбленный. Не имеющий права об этом сказать. И совсем не такой, каким я всегда себя представлял. Фантазер и мечтатель. Ведь… Ну что пока мне остается? Только мечтать о том, как все у нас будет, если мне удастся выкрутиться. Кстати, об этом.

– Нужно возвращаться в офис.

– Расскажешь, что происходит?

– Ну, ты же умная девочка, Нин…

– Я бы хотела знать о том, что нам угрожает, в деталях.

– Не нам. Мне. Я это улажу. Не волнуйся.

Она как будто что-то хочет сказать. И, кажется, я даже догадываюсь, что. В конце концов, именно этого я и боюсь. И именно поэтому веду себя как мудак после ее признания, на которое в любой другой ситуации я бы отреагировал совершенно… кардинально иначе. Это нелегко. Меня буквально взрывает. Внутри все черно от копоти. Мне бы одному сейчас побыть не мешало. Но Нина обнимает. Тянется. Я не могу ее оттолкнуть. Только не физически.

Мы возвращаемся на стоянку. Решаем ехать на одной машине. В моей руке ее ладошка. Внутри меня – она целиком.

– Знаешь, я все-таки решила найти отца. Нужно поручить это дело Самойлову.

– Почему сейчас? – вскидываю брови.

– Вдруг ты прав, и он что-то из себя представляет? Нам очень нужны союзники. Даже если они – криминальные авторитеты.

Нина пытается шутить. Я зажмуриваюсь. Переполняющие меня чувства вскипают, опаляя нутро. Выжигая до пепла легкие. Мы по факту думаем об одном и том же. Только я ее хочу защитить. А она – меня. Боже-боже… Ну чем я ее заслужил, а?