Его сладкая девочка (СИ) - Драгам Аля Страница 37

Сегодня новая пятница и врач опять с укоризной смотрит на мои сборы. Есть некоторые послабления: мне уже можно одеваться стоя. Но постельный режим никто не отменял. Вздыхаю, конечно. Егор мое огорчение ловит и улыбается:

— Мне тяжелее, а держусь. Любимая девушка под боком, постельный режим и… нельзя ничего…

Он строит такую огорченную моську, что я смеюсь. «Тебя запреты совсем не останавливают», — хочется сказать ему, но в памяти всплывают такие картинки, от которых я смущено краснею. И молчу.

— М, а мне нравится ход твоих мыслей, — Егор уже рядом и привычным жестом обнимает за талию. — И шумоизоляция дома прекрасная.

— У тебя все мысли про одно.

— Я вообще—то думал про игры в лошадку. А кто—то пошлит, и меня в такие же записывает, да, малыш?

И смеется. Я обратила внимание, что в последние дни, когда пришли результаты анализов, Егор чаще стал смеяться. И вообще расслабился. Нет, он по—прежнему ночует в палате, но стал более спокойно уезжать по делам, и перестал нервно вышагивать по коридору в моменты капельниц. Тарас Алексеевич обещал выписать на будущей неделе при сохранении положительной динамики.

И вроде все хорошо. И налаживается. Но…

Но… одно дело бывать у Егора на выходных… и другое — переехать к нему, как настаивает Егор. Да, во мне снова буря из противоречий. Да, двойные стандарты и прочее. Учитывая, что мы вместе безвылазно две недели, и пребывание в больнице оплачивает он.

А тут—то дом. Святая святых. Крепость его…

И я… Ну кто я такая? В качестве кого я там буду?

Вообще—то эти мысли тоже не с пустого места. К Егору заезжал друг, Артур, со своей девушкой. Тот самый Артур, которого я видела на пикнике. Теперь мне стали понятны его косые взгляды. Егор объяснил. В доме Антона Арт тоже был, но я его совершенно не помню. Да и не это важно. Артур был со своей невестой, Инной. Мне она показалась милой девушкой. Пока…

Пока не отошла поговорить по телефону. Нет, специально я не прислушивалась. Обрывки фраз «как инкубатор», «не ровня», «не того круга» прочно засели в голове. Как бы я не боролась с собой, но спроецировала разговор на себя и… и поняла, что попала в точку… Может быть, сейчас Егору и интересно. Экзотика для богатого паренька. Возможность побыть спасителем. А на деле…

Только вот отношение к моим сестренкам не вписалось в концепцию. Но и тут нашлось объяснение: любит детей.

Я запуталась. Правда. Очень запуталась.

Потому что с каждым днем Егор все сильнее проникает в сердце. Да что говорить, он полностью его заполнил. Заботой, нежностью. Даже своими «люблю». А все же нет—нет, да проскочит мысль. И почему—то чем ближе выписка, тем чаще проскакивает.

— Ты готова, Ксюнь?

— Да, я уже собралась.

На мне опять синее платье. Что и в прошлый раз. Подсознательно не надеваю другие. Все равно присутствует ощущение, что это не мое.

Стоит подумать про это, слезы начинаю собираться в глазах. Моргаю, запрокидывая голову.

Ну что я буду делать, если в один из дней он просто исчезнет? Если ему надоест?

— Что на этот раз? Кого жалко?

Ну да, накануне вечером я расплакалась, увидев в рекламе фиолетовых коров. Я представила, как им больно было краситься и смывать краску, и Егору пришлось минут двадцать объяснять про фотомонтаж. Не то, чтобы я этого не знала. Но коров было жаль.

— Никого.

Хочу добавить «себя», но слезы только сильнее текут. А что, закапывать себя, так по полной. Пусть лучше сейчас видит, с какой истеричкой связался. Во мне не просто противоречия бушуют, а глупость на тупости сидит, и друг дружку подгоняют.

— Я читал, конечно, что у беременных гормоны шалят, но чтоб так. — Егор терпеливо стирает слезы, а меня прорывает. Я честно хочу рассказать все свои мысли и переживания, только вместо слов выдаю мычание и новые соленые потоки.

Со вздохом усаживает на кровать и идет наливать воды. Зубы стучат о край стакана, а я никак не могу взять себя в руки.

— Раздевайся.

— Ч—ч—что? — Даже рыдать перестаю, поднимая удивленный взгляд.

— Что, что. Раздевайся, говорю. Похоже, есть только один способ тебя отвлечь и привести в чувства.

— Я… я…

— Ты, ты. Или берешь себя в руки, и едем за мелкотой и за мороженым. Или раздеваешься, доверяешься личному доктору, а потом бегом едем за девчонками. Уже без мороженого. Потому что доставку привезут ко времени.

Шантажист.

И мороженое я тоже хочу.

Вытираю руками слезы и встаю.

— Вот так всегда. Сама без сладкого и меня оставила на голодном пайке. Не надейся вечером быстро уснуть — поняла меня, нытинька?

— К—к—кто?

— Ты. Маленький нытик. — Подхватывает на руки, не позволяя по—прежнему перемещаться самой, и бухтит. — Это надо, меня на мороженое променяла. И не постеснялась. Малой, ты бы маме там дал понять что ли, что папа не железный. Вчера уснула, сегодня снова слезы. Я скоро рядом пристроюсь и рыдать начну. Коров пожалели, еще бобер и жираф остался. Как думаешь, ему не больно радугой доиться? Он мальчик все—таки.

Хрюкаю от смеха, утыкаясь в плечо. Такое надежное, крепкое и… такое родное…

Родное… слово—то какое. Теплое. Домашнее. Как Егор.

На ноги ставит только возле машины, чтобы открыть дверцу. А я вдруг решаюсь. Беру его лицо в ладошки и поворачиваю к себе. Смотрю в глаза серьезно. Пытаюсь в них прочесть…

— Егор…

— Стой. Я знаю всё, что ты скажешь.

— Не знаешь. Я хочу спросить. Только честно…

Он кладет палец на мои губы и не дает произнести слова.

— Подожди. Не надо, Ксюш.

Теряюсь, а внутри начинается паника. Вот он, тот момент, которого я так боялась. Допрыгалась со своими истериками и сомнениями. Мужчине надежный тыл нужен, а я расклеилась. И проблем куча.

— На меня смотри. Лучше не моргай.

— Что?

— Бл… блин, в смысле. Не так все должно было быть. Но чую, момент самый что ни на есть. Ксюш, я вообще не страдаю косноязычием, но не готовился и… — Егор в волнении ерошит волосы. А я реально не моргаю. — Короче… И сказать не сложно, а как бы все покороче, чтобы ты поняла и не накручивала себя…

— Это… это всё, да?

Шепчу пересохшими губами.

— Подожди. — Усаживает меня, вспомнив, видимо, что долго стоять нежелательно. — Я не дурак и понимаю больше, чем ты говоришь. В общем, вот.

Разжимает кулак, который был сжат весь разговор.

А там…

— Что скажешь?

А что я скажу, если опять плачу?

— Знаю я, не то место. Вообще хотел романтично чтоб было. Но… Ксюш?

— Сейчас. Я сейчас. — Глубоко дышу, останавливая слезопоток. Уже и стыдно, и злюсь на себя. А гормоны словно план решили перевыполнить по месячной норме осадков.

Смотрю на колечко, все еще лежащее на раскрытой ладони. Миниатюрное произведение искусства. Тонкий ободок с гравировкой… Прищуриваюсь, чтобы рассмотреть, не показалось ли.

— Это?

— Это предложение руки и сердца. Хотя с такой формулировкой я в корне не согласен. Ну что ты будешь делать с двумя органами? Ладно б, другое что—то принято было отдавать женщине в дар. Бред несу, да? Это от волнения. Короче, Романова, давай поменяем тебе фамилию на Керро? И меня в придачу забирай, а? Я ж не смогу жить без тебя.

— Это самое оригинальное предложение, я уверена.

Егор играет бровями и показательно дует губы: — Что, уже были претенденты?

— Ты же знаешь, что первый. — Его глаза стремительно темнеют, а я шепотом добавляю: — Во всем.

Наклоняется ко мне, прижимаясь своим лбом к моему: — Хочу быть единственным. Только я. Да?

— Да.

Не меняя положения, нащупывает мою руку, и я чувствую, как надевает кольцо на палец. Сердцебиение просто зашкаливает. Перестраховался, выбрав местом предложения парковку больницы. Чтобы откачать успели.

— Ууууф. Не думал, что так страшно ждать ответ. Сердце чуть не остановилось.

— У меня наоборот, выпрыгнуть готово.

Жду, что поцелует. Но он широко улыбается и отходит на шаг назад.

— А… — Хочу спросить, почему.