Агнесс Росси - Юбка с разрезом Страница 37

Мы подъехали к дому в тот момент, когда Джуди и Том выходили из машины. По пути к дому я старалась поймать взгляд Джуди, но она не посмотрела в мою сторону. Джон попросил подождать его на кухне и повел детей в игровую.

Я слышала, как Том кричал, спрашивая у Джуди, где она взяла то и это. Может, тоже украла? Что, черт возьми, с ней произошло? Может, она рехнулась?

Вошел Джон. Свирепо взглянул на меня:

— Ты скажешь, в конце концов, что все это значит?

Когда я не ответила, он взбесился.

— Ты всегда тратила мои деньги, как хотела! Какого черта надо было воровать пакет с леденцами за тридцать девять центов? Тайлер — слишком известное имя в этом…

Он не договорил. Из соседнего дома послышался грохот. Закричала Джуди.

Я вскочила.

— Ты пойдешь туда и остановишь его.

Джон посмотрел на меня, как на сумасшедшую.

— Я не пойду, — ответил он, с силой усаживая меня на место. — Что бы там ни происходило, нас это не касается.

Я могла пойти сама, но не пошла. Я сидела у себя на кухне, в это время в соседнем доме среди бела дня избивали мою лучшую подругу. Боже мой, если бы прохожий напал на Джуди на улице, я бы кинулась на него с кулаками, измолотила бы его, сделала бы все, что в моих силах. А когда ее бил муж, я просто сидела и слушала.

Глава двадцатая

Выключили свет. Наверное, уже десять часов? Миссис Тайлер потерла руки, прокашлялась, смахнула песок со своей простыни. Здесь не стало холоднее с наступлением темноты.

Я легла к себе на кровать, поджав ноги. Не заснуть, слишком жарко, и подушка пахнет грязными кухонными полотенцами. Кто там по-стариковски храпит? Маделин, что ли?

Несколько недель назад моя бабушка слегла. Сахарный диабет. Болезнь разрасталась снежным комом. Она плохо выглядела, беспрерывно жаловалась, воспринимая недомогания много серьезнее, чем кто-то другой. В конце концов лечащий доктор согласился положить ее в больницу. Когда я ходила туда навещать ее, она подробно рассказывала, что было на ужин, что показывали по телевизору, знакомила меня с пожилой соседкой по комнате. Когда пора было уходить, она откидывалась на подушку, глаза ее блестели от слез.

«Рита плохо входит в контакт, — это написал в записке моим родителям учитель английского. — Похоже, ее не интересуют ни книги, ни что-то другое». В записке был поставлен правильный диагноз. Для своих родителей я не была тяжелым ребенком, не помню, чтобы сидение дома становилось мне в тягость. Да и вечерами пойти было некуда. Получала отличные отметки и проводила выходные, работая в кафе-мороженом. Беда в том, что меня это устраивало. Выглядела угрюмой и мрачной, примерно так выглядят болезненные неприятные старухи. «Все люди вокруг к чему-то стремятся, только не ты!» — кричала мать с порога мне вслед, когда я выбегала на газон в порыве отчаяния и безысходности. Казалось, вокруг меня даже тропинки сужались и начинали гаснуть огни.

Я могла бы пойти в колледж прямо после школы, но не пошла. Отказалась поступить, хотя можно было с моими способностями. Из чувства противоречия, из-за бестолкового внутреннего конфликта в самой себе не стала учиться дальше. Вместо того чтобы поступать в колледж, устроилась на работу официанткой — и переехала в отдельную квартиру с сестрой Евой.

Мы стали частью тех людей, у которых нет особого пути в жизни. Все здесь работали в сфере обслуживания, пять или шесть раз в неделю посещали вечеринки и бары, о будущем не говорили и даже не думали. К некоторым, кому с трудом давался такой образ жизни, порой приходило ощущение нравственного падения. На стене в доме, где жили пять или шесть парней, висел плакат: на нем изображена человеческая голова. Череп сверху спилен и заполнен песком. Это была чья-то дипломная работа.

Где-то глубоко внутри теплилась надежда, что кто-нибудь вызволит меня отсюда и скажет: «Рита, солнышко, ты слишком хорошенькая, чтобы проводить вечера в барах за выпивкой или работать официанткой». Если бы кто-то попробовал так сказать, я бы ответила, что ненавижу его, чтоб он оставил меня в покое. Даже слезы хлынули по щекам.

Владельцы баров, местные торговцы наркотиками и мои одноклассники поднимались к дверям нашей квартиры по шаткой лестнице, несли ящики с пивом и закуску в коричневых бумажных пакетах. Иногда по утрам мы с Евой встречались на кухне, смотрели друг другу в глаза, кто-то из нас говорил: «Да кончай ты с ним». Если рядом никого не было, шли на пожарную лестницу и там рассказывали о своих приключениях.

Мне удалось сэкономить примерно пятьсот долларов, я обратилась к посреднику и купила подержанную двухместную машину. Ярко-красную, с откидным жестким верхом. Нам обеим казалось, что мы смотримся в этой машине особенно привлекательно. В том случае, конечно, если ее удавалось завести и покататься по округе. Она была просто адски капризная. Механики, заглядывая под капот, таращили глаза при виде промасленных электрических проводов, соединительных шлангов, спутанных проволок и тросиков.

Однажды я ехала на работу, внезапно из-под соседнего сиденья со свистом выбилась струя пара. Хорошо, что Евы тогда со мной не было, иначе она бы ошпарила ступни ног. Мне пришлось вылезти и действовать по инструкции. Звонок по телефону, вызов аварийной службы. Оказалось, аккумулятор дал течь, и под соседнее сиденье брызнули кислотные пары. Растекшаяся кислота проела насквозь коврик, наполняя машину запахом горелой шерсти.

Помню, в какой-то год один тридцатилетний хиппи, старший среди нас, закатил на 4 июля — День Независимости — большой праздничный вечер. На лужайке собрались сотни людей, было пиво в бочонках, играли музыканты из местных баров. Пришел симпатичный старшеклассник, победитель соревнований по велогонкам, он на этот раз был без своей подруги — блондинки. В начальных классах он дружил со мной, но с тех пор мы редко разговаривали. В шестом классе мы с ним садились рядом на ланче в школьной столовой. На нас обоих были синие футболки с красными полосками. Мы заранее оговаривали, в какие дни должны их одновременно надевать. В старших классах наши пути сильно разошлись. Он приобрел облик типичного студента, я же проводила большую часть времени на стоянках машин, покуривая травку. На том вечере он сел сзади меня, мы обменялись несколькими фразами, ощущая неловкость. Но вскоре разговор стал вполне раскованным. Оказалось, что мы все еще интересны друг другу, как много лет назад. Когда стемнело, мы отошли в сторону и стали целоваться под деревом.

Помню чувства, которые я испытывала, проведя за этим занятием целый час — взволнованность и возбуждение. Собиралась ли я и дальше оставаться с ним? Хотелось бы, но только с тем условием, чтобы потом об этом не сожалеть. Четвертого июля днем было солнечно и сухо, ночь принесла с собой прохладу и ожидание интриги. Сейчас я знаю, что только ироничный и язвительный взгляд на окружающее, который мы усвоили с этим парнем в стенах средней школы, предотвратил наше долгое сожительство.