Хочу тебя, девочка (СИ) - Борн Амелия Страница 38

Она озвучила то, что чувствовал и я. Мне тоже было страшно, но вовсе не за себя, а за нее.      

— С тобой ничего не случится, — пообещал я девочке и резко взял вправо.     

Эта идея настигла меня внезапно. Я просто вывернул руль на обочину, вжал педаль тормоза в пол. Едва машина с визгом шин остановилась, как я скомандовал Марине:     

— Выходи!     

— Что? — не поняла она.     

— Выходи из машины! Быстро! — повторил я свой приказ.      

Девочка взглянула на меня растерянно, но в этот момент ее эмоции не имели никакого значения. Едва Марина покинула салон авто, как я сорвался с места и помчался за тем, кто уже оказался впереди. И кто пытался лишить жизни меня и любимую мною девочку. И мне было откровенно плевать на то, что могу пострадать.       

Догнать гондона удалось довольно быстро. Я даже мысленно рассмеялся, когда ощутил ту легкость, с которой без труда сократил расстояние между нами. У меня имелось предположение, кто именно мог сидеть за рулем джипа, но пока я не был уверен в правдивости своих измышлений.     

Бывший преследователь вильнул влево, я — последовал за ним. Достать гниду стало целью номер один. Он прибавил газу, я сделал то же самое, и мы буквально «полетели» по трассе.    

Как произошло то, что случилось следом, понять я так и не успел. Джип вдруг смело с дороги и он улетел в кювет. Я лишь бросил короткий взгляд в зеркало заднего вида и увидел, как на его смятом капоте начинают танцевать язычки пламени.   

А после последовал за ним, потому что мне пришлось резко свернуть с трассы из-за выехавшего на встречную полосу авто. Последнее, что помнил — как приложился грудью о руль, а следом наступила темнота.     

— … да нет… Пьер, не нужно…    

Чьи-то прохладные руки на моем лице пытались вернуть меня к жизни. По крайней мере, прикосновения я интерпретировал именно так. Хотелось потянуться следом за ними, по-идиотски замычать от удовольствия. И голос Марины. Он ведь мне вовсе не придумался. Хоть мне и хотелось выругаться на имя Пеьра, прозвучавшее из ее уст.    

Я приоткрыл глаза, но тут же вновь смежил веки, когда яркий свет оказался слишком ослепляющим.    

— Камиль? — тихо позвала Марина.     

Сделав над собой усилие, вновь открыл глаза. Девочка поспешно распрощалась с собеседником и отложила мобильник.   

— Как ты себя чувствуешь? — спросила она.      

— Лучше всех на свете, — соврал в ответ и попытался приподняться на постели.      

Грудину прострелило вспышкой адовой боли.     

— Лежи! — приказала Марина и я расплылся в совершенно дурацкой улыбке.   

Нет, конечно, я совсем не ждал того, что все наши проблемы решатся здесь и сейчас. Но видеть, что девочка совсем ко мне неравнодушна, было особенно важно и нужно.      

— И перестань уже улыбаться. Ты сильно пострадал.   

Я это знал и так. Подобные аварии не заканчиваются парой ушибов. Впрочем, думать сейчас об этом мне совершенно не хотелось.    

— Тот, кто был за рулем второй машины… — начал я, и Марина тут же откликнулась:     

— Ежов… он погиб, — сухо констатировала она.      

Я мысленно выругался. Несмотря на то, что именно для Марины Дима был братом, они не были близкими людьми. В отличие от того, кем до определённого момента являлся для меня Ежов.    

Осознание, что его больше нет, оказалось довольно болезненным.     

— А как ты? — перевел я взгляд на Марину.     

Она тут же скрестила руки на груди.     

— В полной норме.     

Поджав губы, отвернулась. И хоть не бежала от меня, как от огня, я видел — ей очень непросто дается нахождение рядом. Это было весьма объяснимым.     

— Может, поговорим? — спросил я, и вновь сделал попытку привстать.    

Марина хотела что-то сказать (наверняка вновь отругать меня), но в этот момент в палату зашел врач.     

— Я пойду, — сказала девочка, и прежде, чем доктор принялся бы за свои манипуляции и расспросы, я уточнил:     

— Ты ведь вернешься?     

И услышал то, чего так желал. Марина притворно нахмурилась, сделала вид, что раздумывает, после чего ответила:    

— Вернусь.

Часть 43. Марина

— Марина?

Женщина, давшая мне жизнь, выглядела удивленной, когда увидела меня на пороге своего дома. Я и сама была поражена своим поступком не меньше — мне ведь совершенно нечего было здесь делать. Я была чужой — этому дому и даже этой женщине. Чужой не по крови, но по образу жизни, который мы вели — каждая по отдельности.

И все же… что-то заставило меня прийти сюда. Прийти, чтобы предложить самое банальное, что только могла — свою помощь. Плечо, на которое можно опереться.

Возможно, ей это было совсем не нужно. Но это было нужно мне. Не отворачиваться от людей в беде — это то, чему меня научила моя мама. А еще — Пьер, который своим небезразличием показал, что иногда нужно протянуть первым руку тому, кто об этом никогда не попросит, предпочтя гордо тонуть.

Доброта, которую проявляли ко мне, сейчас не позволила мне остаться в стороне от горя Елизаветы Ежовой. И неважно, кем был ее сын и что он уже сделал и хотел сделать еще. Он все равно оставался ее сыном.

— Я могу уйти, если мой визит неуместен, — проговорила я спокойно. — Я просто не могла не спросить… может, вам нужна какая-то помощь. Если это не так, то прошу меня извинить…

— Нет! — хрупкая, все еще красивая рука, с удивительной силой вцепилась в меня. — Не уходи, Мариночка… я…

Она помялась на месте и я, оценив ситуацию, решительно прошла в дом. Только сейчас, при свете ярких ламп, я заметила, что лицо Елизаветы Андреевны было мертвенно-бледным, практически белым. От этого темные круги под ее глазами казались еще страшнее, еще глубже.

— Идемте.

Я аккуратно взяла ее за безвольно висящую руку и по памяти прошла в гостиную, где совсем недавно меня принимали. Усадила вмиг постаревшую женщину на диванчик и спросила:

— Что я могу сделать? Чем помочь?

Она всхлипнула, прижав платок, который нервно подрагивал в ее руках, к глазам.

— Ты можешь… простить меня. За Диму. Я ведь знаю, что он хотел сделать… Не нужно мне было вносить за него залог! Но я всегда верила, до последнего, что мой мальчик одумается… что не станет таким же, как он…

Я успокаивающе погладила ее ладонь.

— Я не держу ни на кого зла. Я просто хочу помочь… если это возможно.

К моему потрясению, Елизавета Андреевна уронила голову на руки и зарыдала. Так отчаянно и надрывно, как может оплакивать только мать свое дитя. Каким бы оно ни было.

— Мне все звонят… задают вопросы… — бормотала она вперемешку с рыданиями. — Нужно решать все с похоронами… организовать… а я ничего не могу делать! Не могу даже думать о том, что все это случилось на самом деле! А они все звонят и звонят…

Я проглотила вставший в горле ком и решительно произнесла:

— Я займусь всем этим.

Но едва стоило мне встать на ноги, как, к моему ужасу, Елизавета Андреевна сползла следом за мной на пол, очутившись передо мной на коленях и прижала мои руки к губам:

— Я этого не заслужила… не заслужила, чтобы ты вообще обо мне думала. Но ты здесь… и я до конца жизни буду молиться за ту женщину, что тебя воспитала. Воспитала такой…

Я поспешно помогла ей подняться, борясь с выступившими на глазах слезами.

— Тебе нужно отдохнуть, — сказала как можно тверже, сама не заметив, как перешла на «ты». — Остальное оставь мне.

Следующие пару дней я занималась организацией похорон. Похорон человека, который меня ненавидел, хотя приходился мне родным братом.

Вместе со всеми вопросами, которые приходилось решать, я, казалось, узнавала и самого Ежова чуть лучше. И все чаще вспоминала тот его взгляд у здания офиса Исаева… мне тогда почудилось в нем сожаление. Возможно, я лишь придумала себе это, но сейчас мне представлялось — он иногда жалел о том, что все это затеял. Вот только отступить уже не мог, загнанный в угол собой же самим. И, должно быть, ненависть, которую он испытывал, была сильнее того хорошего, что в нем все же, я верила, было.