Еще одна чашка кофе (СИ) - Лунина Алиса Страница 38

Луна и звезды висели над городом: для них и вечность, и эти сто лет были кратким, незаметным мгновением — взмах ресниц на лице Бога. Лунный свет струился, соединяя живущих и умерших, через страны, города, и время.

…Фильм про очаровательную французскую Амели заканчивался. В этот поздний час кофейня была заполнена посетителями, пришедшими на кинопоказ, устроенный Теоной. В зале горели свечи, пахло жареными каштанами и горячим шоколадом. Маленькая девушка в серой кепке под нежный вальс из фильма порхала между столиками, а Леша без устали варил кофе. Иногда Леша с Теоной присаживались и смотрели фильм вместе со всеми (причем у Леши голова была как-то странно повернута набок — потому что он глядел только на Тею).

Ближе к финалу вечера Леша начал упаковывать гостям заказы; по идее Теоны, каждому посетителю, пришедшему в «Экипаж» в этот вечер, полагался приятный сюрприз — яблочные капкейки с имбирными сливками под названием «Две мельницы», придуманные Мананой специально для этого случая.

Вручая подарок своей знакомой посетительнице-астрологу, Леша не удержался и спросил:

— А что там со звездами? Помните, вы весной говорили про коридор катастроф, потрясения и все такое? И как оно — рассосалось?

— Боюсь, что мне нечем вас порадовать, — вздохнула женщина. — Мы так и идем по этому коридору катастроф сквозь череду затмений, а совсем скоро нас ждет новое. Но знаете, это очень интересный период, сейчас прошлое встречается с будущим, в каком-то смысле, это лобовое столкновение времен!

Леша улыбнулся:

— Значит, все плохо?

Астролог грустно, в тон ему, тоже улыбнулась:

— Поживем — увидим!

И вот фильм закончился, посетители покидают кофейню. Довольные Леша с Теоной стоят посреди опустевшего зала и улыбаются друг другу, пока не зная, что через минуту раздастся телефонный звонок, который послужит спусковым крючком для последующих событий.

Леша тянется губами к губам Теи. Ветер раскачивает фигурку ангела на шпиле собора Петра и Павла, луна излучает меланхоличный свет, сходятся стрелки на старых городских часах.

У Теоны звонит телефон.

— Добрый вечер, — в трубке слышен голос Павла Петровича, — я только что вернулся из Москвы. Ездил, кстати сказать, по вашим делам — нужно было провести серьезную экспертизу картины. Так вот — попугай-то ваш оказался с секретом!

Теона стоит, прижав трубку к уху, и потрясенно смотрит на Лешу.

Луна наплывает на кофейню и дом Данилы.

КНИГА 1. ЧАСТЬ 3. ГЛАВА 13

ЧАСТЬ 3

РЕШАЮЩИЙ МОМЕНТ

ГЛАВА 13

ЛИНА

Нет, Лина не лгала, когда говорила о том, что у нее было счастливое детство. У нее действительно было счастливое детство; правда, прошло оно не в Петербурге, а на Урале, в суровом, но по-своему славном городе со множеством заводов, чьи трубы дымят в небо и делают городской пейзаж похожим на марсианские хроники. И семья у Лины была счастливая, в том понимании, в каком понимал счастливую семью мальчик Лёня: мама, папа, кошка, дом, где все друг другу рады и где всегда — спасибо маме! — пахнет чем-то вкусным.

Запах испеченных мамой пирогов, походы с родителями в кино и в зоопарк, дача по выходным, чтение мамой книг на ночь, плюшевый мишка, куклы — все было. Обычная жизнь девочки из благополучной семьи — единственного, обожаемого родителями ребенка. Правда, в какой-то миг Лина перестала быть единственным ребенком в семье. Ей было шесть, когда в семье появился ее брат Павлик.

Увидев кричащий сверток с младенцем, Лина страшно расстроилась, ведь с появлением младшего брата она перестала быть центром родительской вселенной. Уже в первый год ей стало казаться, что все планеты теперь вращаются исключительно вокруг беспомощного Павлика, который, с ее точки зрения, пока вообще ничем не заслужил не то что любви, а даже просто внимания к своей никчемной персоне. Этот «маленький безмозглый» Павлик Лине поначалу был решительно неинтересен, и по линии сестра-брат в их семье в первые годы намечался драматический разлад (несколько омрачавший ее доселе безоговорочно безмятежное детство). Лина даже втайне мечтала, чтобы Павлика однажды унесли куда-нибудь сказочные гуси-лебеди или какие-нибудь добрые феи — подальше, подальше отсюда! Но Павлик никуда не исчезал — он всегда болтался под ногами, покушался на ее игрушки и на ее внимание, всюду таскался за ней как хвост, прилипчивый, надоедливый, и страшно ее раздражал. Помимо значительной разницы в возрасте (все-таки в детстве шесть лет — целая разделяющая пропасть), Лина с братом в принципе были очень разные. Она — сдержанная молчунья, весь мир в себе, Павлик — веселый, озорной, эмоциональный (если смеялся, то через край, переживал — так уж со всем надрывом).

Итак, Лина взрослела, Павлик подрастал — они существовали параллельно, не пересекаясь; и даже их мама, проработавшая много лет учителем в школе и многое в детской психологии понимавшая, не могла развернуть своих обожаемых детей лицами друг к другу. Но вот однажды родителям пришлось уехать на неделю, оставив тринадцатилетнюю Лину за старшую наедине с недоразумением по имени Павлик. Тут уж волей-неволей ей пришлось заботиться о зависящем от нее шестилетке и отзываться на его щенячью искренность и желание все время быть вместе.

Лина и сейчас помнит тот снежный вечер — за окном шел снег, она читала Павлику вслух длинную, как уральская зима, книгу о Муми-троллях. От восторга Павлик живо отзывался на события в книге — вскрикивал, встряхивал своими светлыми, мягкими, как одуванчиковый пух, кудрями, иногда обнимал Лину. Снег все падал, мороз к ночи усиливался, а они читали — страница за страницей… Заснули вместе, уже далеко за полночь.

Потом у них было много других книг, и совместных планов, и общих тайн, и большая, вплоть до того рокового лета, дружба. И даже горести у них теперь были общими.

С годами их шестилетняя разница в возрасте стиралась, однако были ситуации, в которых она все еще чувствовалась. Лине было четырнадцать, ее брату — восемь, когда отец объявил о том, что уходит из семьи. Когда он действительно ушел, Павлик заплакал, и все порывался бежать за ним, но Лина его удержала. В свои четырнадцать лет она уже понимала, что даже если очень хочется кого-то вернуть и бежать за ним вслед, делать это не стоит. Все равно ничего не получится. И мама это понимала, а потому известие об уходе мужа к другой женщине, восприняла внешне спокойно (зачем расстраивать детей?!), хотя в душе переживала случившееся очень сильно.

Несмотря на всю горечь, обиду и образовавшуюся в душе пустоту, которую еще долго после ухода отца никто не мог занять, и Лина, и мама, и Павлик пережили эту потерю. Со временем они с ней свыклись, заполняя пустоту любовью и заботой друг о друге. Отец, кстати, вскоре женился, переехал в другой город; иногда он звонил им, с годами, впрочем, все реже.

И вот — время шло. Сыпали долгие снегопады, зимы таяли, половодьем разливалась очередная весна, в мамином саду летом опять созревали яблоки, осень кружила листопадами — обычный круговорот жизни с ее ежедневными делами, заботами, бедами, радостями.

Нехитрую хронику их счастливой жизни можно пролистать как фотоальбом — вот Лина закончила школу, поступила в медицинский институт, вот пролетел первый курс ее учебы, второй, а вот, на третьем, она познакомилась с мужчиной, который соответствовал ее представлениям об идеальном герое.

Ее избранник Дмитрий был на пару лет старше ее, но уже успел состояться — работал в солидной фирме, и казался воплощением всех мужских достоинств. «Этот подарочный экземпляр разве что ленточкой не перевязан! Вот повезло тебе, Лина!» — пошутила одна Линина знакомая, увидев красивого, сильного кавалера подруги.

У Лины с Димой закрутился роман — с ухаживаниями, с подарками с его стороны и с полной взаимностью со стороны девушки. А где-то через год Лина переехала в квартиру Димы. Старомодная мама Лины, правда, поступка дочери не одобрила — она-то считала, что лучше бы, конечно, все шло своим чередом — замужество, а потом уже совместное бытование, но спорить не стала (да и положа руку на сердце — Дима ей всегда нравился, ну поженятся потом — в чем проблема?!).