Приручение. 2. Исцелю тебя - Тата Чепурнова Страница 38

Я беспомощно жмурилась и молила только об одном, чтобы присутствие Давида рассеялось, как страшный сон.

— А я ненавижу и не…

— Дана, я развелся, — перебил меня, словно эта восторженно произнесенная новость должна меня обрадовать. — Моя бывшая жена потребовала единоличную опеку над детьми. Я обеспечил их всем. Купил квартиру. Открыл личный счет, чтобы они ни в чем не нуждались. Я их не бросил, я просто выбрал вас!

Меня замутило, а слабость в ватных ногах усилилась. И если бы не требовательной плач сына, я лишилась бы сознания.

Давид уверенно рванул в спальню на шум малыша. Я собрав последние силы, влетела за ним следом, испуганно застыв на пороге. Он успел взять Марка на руки и у меня внутри все оборвалось.

— Боже, Дана, он такой красивый, — коснулся пухлой щечки Марка, скользнул к его трясущемуся от плача подбородку. — И так похож на меня. Спасибо тебе, милая.

В глазах Давида сияло ликование, но оно не было каким-то настоящим. И казалось, что радость имела неизвестные мне причины.

— Он голоден, его нужно покормить, — растерянно пыталась воззвать Давида к благоразумию и передать мне сына.

— Дай мне бутылочку, — он с легкостью прижал к себе Марка одной рукой, другую потянув ко мне. — Я хочу сделать это сам.

— Нет. Верни мне сына. Пожалуйста… верни, — взмолилась я, глотая горькие слезы, не стыдясь собственной слабости и паники.

Стало трудно дышать, словно меня с силой ударили в грудь. Давид не собирался выполнять моих просьб. А сил и уверенности, что смогу отобрать малыша, не навредив ему, у меня не было. Нехотя протянула бутылочку. Смотрела испуганными глазами, как Давид поднес рожок к губкам сына и тот с голодным причмокиванием принялся кушать.

— Как ты его назвала?

— Марк, — отозвалась бесцветно, теряя всякую надежду на спасение.

— Марк Давидович?!

От этого сочетания имени и отчества меня передернуло. Я давно привыкла в мыслях говорить Марк Германович и мне нравилось, как с именем сына звучало имя Германа.

— Он не твой и уже никогда не получит ни твоего отчества, ни твоей фамилии. Нам с сыном не нужны твои бессмысленные жертвы и ты нам не нужен.

От моих гневных слов, которыми я плевалась словно ядом, в черных глазах Давида блеснула опасная буря ярости. Тут же осеклась и до боли прикусила щеку изнутри, заставляя себя помалкивать. Заламывала пальцы, наблюдая, как Давид присел в кресло, продолжая кормить Марка. Он смотрел на ребенка с гордостью и благоговением… А еще так, как смотрят на банковский счет с семизначными цифрами. По-собственнически. С явной коммерцией. Ведь для Давида не было разницы между ребенком и дорогой вещицей.

Все это я увидела в его взгляде. Меня затрясло от страха еще сильнее.

— Зачем тебе это? — решилась задать вопрос, прошелестев пересохшими губами.

— Что — это? — Давид дугой выгнул широкую бровь. — Зачем мне любимая женщина и сын — это ты имеешь в виду?

— Я не верю в твои благие намерения, Давид. Раньше я интересовала тебя, лишь как игрушка для физических утех. Ты же сказал, что не разведешься, что тебя не интересует брак со мной…

Я отлично помнила тот вечер. Как бы ни старался Герман, плохое невозможно вычеркнуть из памяти. И я не верила тем людям, которые говорят, что плохое очень быстро забывается.

Я не забыла.

Наверное, никогда не забуду. Однако благодаря Герману смогла отпустить свои страхи и ненависть к мужчинам. Смогла идти дальше, без оглядки на прошлое. Смогла полюбить…

В тот вечер Давид признался, что женат. Я к тому моменту была увлечена мужчиной. Верила его сладким речам. Поверила, что он хороший, правильный, интеллигентный. Все это оказалось лишь спектаклем, который разыгрывал Давид, чтобы затащить меня в постель. Я была невинной, и ему пришлось ждать несколько месяцев, чтобы я приняла его предложение — посетить загородную виллу.

Давид напился, сказал то, что говорить не собирался. Во всяком случае, наверняка, сказал бы это после содеянного. Попытался бы меня убедить в том, что я прекрасно подхожу на роль любовницы. Но алкоголь и горячий нрав помешали его планам. Он вспылил, когда я ему отказала. А потом решил, что меня можно и не спрашивать, а просто применить силу. А потом бросить на съедение своим друзьям, от которых я чудом смогла убежать, унося под сердцем ребенка, о котором я, конечно, в тот момент даже не могла догадываться.

Сейчас, прокручивая в голове все то, что было десять месяцев назад, я больше не испытывала страха или брезгливости к самой себе. Теперь мной обуревала ненависть лишь к одному мужчине. Этот мужчина держал моего сына на руках. И он явно что-то задумал.

— Что изменилось, Давид? — отважно приблизившись к креслу, наблюдала за бутылочкой. Смесь вот-вот закончится, и я должна была забрать Марка из его грязных рук.

— Что изменилось? — Давид сделал вид, что не понимает вопроса. Но в его глазах вспыхнули озорные смешинки.

— Раньше я была нужна тебе лишь как любовница, а когда родила сына, ты бросил семью. Дело в моем сыне, верно?

— Нашем сыне, — со снисходительной улыбкой поправил меня Давид. — Ты умна, Богдана. Красива. Молода. И смогла обеспечить меня наследником. Это то, что мне нужно и точка.

Смесь в бутылочке закончилась. Я протянула руки, но Давид даже не взглянул в мою сторону. Поднялся, приложив Марка к своей груди, поставил его столбиком. Поводил ладонью по спинке. Потом отнял от груди и заглянул в глаза.

Марк не плакал…

Вел себя как притихший. Он был повернут ко мне спиной и я не знала, что написано сейчас на маленьком детском личике. Возможно, он разглядывал Давида. Или был напуган незнакомцем. А быть может, его глазки сонливо закрывались от выпитой бутылочки смеси.

Я была в отчаянии. Страх сковал даже легкие, которые горели огнем, от отсутствия кислорода.

Давид медленно приблизился к кроватке. Поцеловал обе щечки сына и лоб, а потом положил его на одеялко. В этот момент я смогла сделать судорожный вздох.