Майкл Корда - Идеальная пара Страница 38

Раздался стук в дверь. Вейн удивленно поднял бровь. Не многие решились бы потревожить его перед выходом на сцену. Он хотел было сказать тому, кто был за дверью, убраться прочь, когда вдруг с замиранием сердца подумал, что с Фелисией могло что-то случиться.

– Войдите! – нетерпеливо крикнул он.

Дверь отворилась, и появился Тоби Иден, одетый в костюм Энобарба, многострадального друга Антония. Грим густо покрывал лицо Тоби, придавая ему смуглость. По каким-то своим причинам он выбрал в качестве костюма длинный до полу балахон из пестрого бархата, вероятно, чтобы показать, что Энобарб, как и его господин, вырос под африканским солнцем. Эффект был поразительным; его лишь слегка нарушала большая пенковая трубка, которую Тоби сейчас курил.

– Все в порядке, старина? – поинтересовался он у Вейна.

– Конечно, Тоби!

– Понятно. – Иден выпустил изо рта целое облако едкого дыма. Обычно он курил смесь табака такой крепости, что завзятые курильщики сигар начинали возмущаться, стоило ему закурить трубку в ресторане. – Классно! Как говорят твои друзья-летчики.

– Тоби, сейчас мой выход. Если ты не возражаешь…

Иден покраснел.

– О прости, старина. Концентрация сил. Порядок. Дисциплина. Это то что нужно, верно! Я зашел только, чтобы передать тебе послание от божественной Фелисии, поскольку ее грим-уборная находится рядом с моей. И чертовски далеко от сцены, если можно так выразиться.

– О Боже! Что с ней, Тоби? – Вейн закрыл глаза, пытаясь представить себе, как он будет объяснять собравшейся на премьеру публике, что Фелисию Лайл пришлось срочно заменить другой актрисой. Сегодняшний спектакль был театральным событием сезона: зал был полон; в директорской ложе находились премьер-министр и миссис Черчилль, а в королевской ложе – маркиза Дамфрис, в обязанности которой входило докладывать Их Величествам, стоит им смотреть данную пьесу или нет, потому что королевские особы по традиции никогда не посещали премьеры.

Иден помахал рукой, разгоняя дым.

– Здесь чертовски душно, – сказал он. – Честно сказать, я считаю, что Лисия в прекрасной форме.

– Тогда что же, черт возьми, она просила передать?

– Не беспокоиться за нее. Она так и сказала, Робби.

Вейн недоверчиво покачал головой. Он вновь ощутил бремя ответственности, связанное с возвращением Фелисии: бесконечные репетиции и ожидания, которые возлагала на них почти половина населения Великобритании. Их возвращение на сцену освещалось на первых полосах газет, особенно после того, как этой новости предшествовали слухи о состоянии здоровья Фелисии и о том, что привело ее в Америке к нервному срыву. Вейна терзали дурные предчувствия. Там, где дело касалось Лисии, за оптимизмом часто следовала катастрофа. Если она внезапно сочла необходимым послать Тоби Идена к нему в гримуборную с сообщением, что беспокоиться нечего, значит, на самом деле что-то было не так.

– Я рад, что успокоил тебя, – широко улыбаясь, сказал Тоби. – Полный зал! Зрители волнуются. Это всегда хороший знак. – Тоби наклонил голову, прислушиваясь к звукам за стеной.

Вейн тоже их слышал: шаги последних опоздавших зрителей, шуршание программок, покашливание людей, прочищающих горло перед тем, как будет поднят занавес. Менее чем через минуту выход. Присутствие Тоби Идена странным образом успокаивало, даже несмотря на его ядовитую трубку и эксцентричный костюм.

– Да, Тоби, – сказал он, – это в самом деле хороший знак. А с Лисией действительно все в порядке?

Глаза Тоби были поразительно проницательными, даже когда он играл идиотов.

– Мой дорогой Робби, – сказал он, – может быть, она и не в своем уме, я не знаю, но если ты хочешь спросить, страдает ли от страха перед публикой, то скажу тебе прямо: нет. Благослови тебя Господь, мой мальчик.

Он поднял руки в благословляющем жесте, очень похожий на патриарха в своем необычном одеянии. Вейн вдруг засомневался, помнит ли Тоби, какую роль он сегодня играет. Иногда он терял чувство времени и, случалось, выходил на сцену, упорно играя не ту роль, считая, что заблуждается не он, а все остальные.

Внезапно Вейн принюхался. Как большинство актеров, он панически боялся возможного пожара, как будто его память сохранила воспоминания о пылающих деревянных театрах и парусиновых балаганах прошлого, коптящих факелах и горящих свечах.

– О Боже! – закричал он. – Пожар!

Он взглянул на Тоби и заметил, что на его костюме, примерно на уровне живота, появилось небольшое коричневое пятно размером с монету. Пока он смотрел, пятно потемнело, его края стали ярко-красными, и тонкая струйка дыма появилась почти в том месте, где находился признак принадлежности Идена к мужскому полу.

– Слушай, Тоби, – сказал Вейн, – мне кажется, твои яйца горят.

Иден в ужасе посмотрел на себя, поспешно вытащил трубку, которую он беспечно сунул за пояс своего костюма, и выскочил в коридор в поисках воды. Повернувшись к зеркалу, Вейн начал смеяться как ненормальный, пока у него не свело скулы.

– Начинаем! – услышал он крик и сразу же сосредоточил все свои мысли на Антонии. Он должен верно сыграть первую сцену, иначе все остальное потеряет всякий смысл.

Он точно знает, как это сделать, сказал он себе, сотни раз прорепетировав выход Антония. Его поступь должна быть одновременно спортивной и военной, почти как на марше, возможно, немного затрудненной из-за старых ран и из-за того, что ему слишком часто приходилось спать на голой земле, завернувшись в плащ.

Вейн проверил, чтобы его меч свободно висел в ножнах, а кинжал был заткнут за пояс. Его оружие всегда было настоящим, а не бутафорским. Трижды в неделю он занимался фехтованием с инструктором и потребовал, чтобы его сценическое оружие было настоящим. Случалось, что во время репетиций проливалась кровь, но Вейн хотел, чтобы бои на сцене выглядели настоящими, давали зрителям возможность почувствовать страх, опасность, смерть. Он вытащил кинжал, попробовал пальцем его остроту и, удовлетворенный, вложил его назад в ножны – совсем как, без сомнения, поступил бы Антоний, старый солдат, прежде чем выйти из дворца на яркое египетское солнце…

Послышался стук в дверь.

– Пора, сэр! – произнес его костюмер, но Вейн уже был готов к выходу. Он открыл дверь, прошел мимо костюмера, как будто тот был невидимкой, и не спеша направился к металлическим ступеням, прислушиваясь к скрипу веревок и блоков, когда занавес медленно поплыл вверх.

Он шел размеренным шагом, ни на кого не глядя, даже на Фелисию. Рабочие сцены расступились при его приближении, давая ему дорогу как слепому, чтобы не нарушить его сосредоточенность. Он остановился точно в нужном месте, помедлив, чтобы дать глазам привыкнуть к ярким огням сцены впереди.