Трофей мажора (СИ) - Лана Ирис Страница 39

Снова укладываюсь на кровать, обернувшись одеялом до самого носа. Температура в доме странно скачет, что-то явно не так с отоплением. Глаза устало прикрываю и зеваю.

Но образ Антона все еще перед глазами. Ох, какой же это придурок все-таки красивый!

Бзссс….сссс… бум!

— Варь! Очнись!

Бсссссс….ссссс…. Шшш…ссс…

— Варяя!

Протягиваю ему кексик.

— Так что, насчет баскетбола, Ваше Величество? — интересуюсь я, присаживаясь в реверанс.

— Чего?!

— Сыграем, по-соседски? — и улыбаюсь дружелюбно.

Антон удивленно смотрит на меня, хлоп, хлоп, своими густыми ресницами.

— Варь… ты чего?

И ледышки его встревоженно искрят, а потом таять начинают.

Вода вокруг ледяная, на шаг отступаю — горячая, а я такая стою в мокрых носках с мышками, и стразы с ушек отваливаются и плывут, плывут… Это так странно. Вода поднимается, уже по горло мне.

— Варь, приди в себя!

— Я в себе, — наивно отвечаю, руками по воде разгребаю, которая уже в моей кровати. А он ко мне приближается, руку на лоб кладет.

— У тебя жар. Ты вся горишь.

— Ааа? — смаргиваю пелену перед глазами, головой верчу. Почему так шумно? Еще сильнее звук стал. Как будто ветер по комнате гуляет, и ветви внутри скребут. Свет включен — на улице темень. — Ты что?! Окно сломал?

Ошарашенно смотрю на валяющуюся на полу задвижку от окна, дверца которого со скрипом болтается на последнем издыхании.

— Сейчас починю, — глухо отзывается Антон, по шкафам моим активно шныряя. — Где градусник?

— Там, — на полку пальцем показываю, где аптечка лежит. — Ты зачем ко мне среди ночи залез? Придурок! Окно сломал! Утром бы в дверь постучал — я бы открыла!

— Я стучал, — говорит он, пихая мне подмышку градусник, и от его прохладного прикосновения к разгоряченной коже я робею. — Ты уже сутки валяешься, свет не включаешь.

— Что? Я утром в школу собиралась.

— Какая школа? Уже суббота.

— Что? — растерянно смотрю на него, пока он в одеяло меня сильнее закутывает и подушку мне под спину подпирает. — Пятница должна быть…

Телефон беру, а на экране высвечивается пятнадцать пропущенных. Суббота уже. Ночь. Антон окно захлопывает, подпирает раму книгами, чтобы не открывалось.

. — Я починю, — вновь оправдывается, глядя в мое возмущенное лицо. — Говорю же, ты уже сутки валяешься. Я звонил и стучал, испугался за тебя… кхм…

Испугался?

Я рот удивленно открываю, по одеялу рукой провожу — оно все мокрое, как и я сама. Он подходит ко мне, волосы влажные, упавшие на лицо, заботливо убирает. Смотрю на него во все глаза.

— Пойду чайник поставлю, — говорит Антон…

Глава 37

— Пойду чайник поставлю, — говорит Антон, и выходит из комнаты.

Провожаю его ошеломленным взглядом. Он собирается позаботиться обо мне? Зачем это притворство, не понимаю…

Еще раз беру телефон, уверена — папа названивал, беспокоился. Но к моему величайшему удивлению обнаруживаю лишь пропущенные от Антона. Это очень странно, мы с папой созваниваемся ежедневно. Пролистываю гору входящих сообщений, лишь одно от отца:

«Дочь, прости, очень занят по работе. Меня не будет на связи какое-то время. Надеюсь, у тебя все хорошо. Я очень тебя люблю.»

«Я очень тебя люблю» — эта строчка вызывает во мне сильное беспокойство. Последний раз, когда он мне такое сказал, было после похорон мамы. Что-то тут явно нечисто…

Пишу ответ:

«Папа, я тоже тебя очень люблю, но у тебя точно все хорошо?»

Еще несколько минут смотрю на экран, но потом слышу хлопок двери, и убираю телефон на тумбочку.

Что это? Он ушел? Вот тебе и «Испугался за тебя», дела у Его Величества появились среди ночи? А вдруг, он пошел к этой… Нет, зачем он тогда ко мне рвался… даже… окно сломал. Может, дома что-то понадобилось?

Лежу какое-то время, обдумываю происходящее. Ладошкой глаза протираю, потому что они у меня сильно слезятся из-за яркого света. Голова гудит, уснуть в таком ужасном состоянии я точно не смогу.

Не выдержав, встаю с кровати, и шатаясь, совершенно без сил, двигаюсь к двери. Потом понимаю, что я почти раздета и останавливаюсь. Боже мой, я вся мокрая, майка — хоть выжимай. Да и идти в одном белье нельзя… Вдруг, он вернется? Надо хотя бы шорты надеть для приличия.

Добредаю до шкафа, пытаюсь что-нибудь откопать. Но ничего не могу найти подходящего, видимо, я большую часть вещей скинула в корзину для стирки. Эти две недели выдались для меня сложными, и я немного забросила домашние дела. Не выходила из дома, толком не ела, только спала и загонялась переживаниями, мне было не до чистоты. Итак, что мы имеем из одежды? Моя пижама с единорогом слишком теплая, а мне хочется чего-то легкого, я итак от жары помираю. Вытаскиваю старую длинную сорочку, и натягиваю на себя.

Это не начнушка, а балахон какой-то, и она мне немного великовата. Но она хлопковая и прохладная ткань приятно липнет к влажному телу.

Включаю ночник, выключаю свет. Теперь глазам не так больно. Смотрю на себя в зеркало — Ой! Я похожа на бледную поганку. В этой белоснежной длинной сорочке, с влажными растрепанными волосами и поникшими глазами, будто призрак девчушки из прошлого века явился. Мерцаю немного в приглушенном свете, мне для полной картины огромного старинного подсвечника в руках не хватает. Тогда я точно буду героиней исторического романа.

Если бы это был любовный роман, Его Величество меня бы не покинуло, — мелькает в голове вихрем.

Ничего, я могу быть героиней книги ужасов. Так даже интереснее, — тут же утешаю себя.

Возвращаю на место спадающую с плеча лямку. Планирую спуститься на кухню и сделать себе чай. И вновь слышится хлопок. Затем, дверь в комнату открывается, и с подносом в руках входит Антон. Через секунду резко тормозит.

— Ого… неожиданно, — обводит он мое одеяние насмешливым взглядом. — Ты зачем встала, барыня? Тебе нельзя. Постельный режим.

А я застываю в оцепенении, двинуться не могу. Он вернулся… Смотрю на него, на поднос в его руках, на котором: кружка с чаем, от которого сильно парит, мед в тарелке, стакан воды, а еще лежат какие-то лекарства в цветных упаковках.

— А ты куда ходил? — спрашиваю глухо.

— Домой бегал. У вас ни меда, ни лимона, — отвечает он, ставя поднос на тумбочку, — ни чая, ни жаропонижающего, — продолжает перечислять, — ни еды. В холодильнике мышь повесилась…

— Ладно, ладно,