Идеальные разведенные - Анна Белинская Страница 39

27. Агата

Это же надо так постараться испортить вечер, особо не прилагая усилий?!

Леон никогда не позволял себе так откровенно оскорблять людей. Подшучивать, острить, бросаться безобидными колкостями — да, но не унижать. Никогда.

Моя хрупкая стена равновесия начинает по кирпичику разваливаться. Эмоции берут верх, задевая потаенные струны души. Они нестройным ладом извлекают минорные звуки: сначала печальные, скорбящие, жалкие, потом резкие, грубые, угрожающие.

— Что происходит, Агата? — Егор пытается прочитать эмоции на моем лице. Видит, что мыслями я не здесь.

— Ничего, — в очередной раз вру я. Кажется третий. — Хороший вечер, Егор. Спасибо тебе, — четвертый.

— Я же вижу, тебя что-то огорчило. После сообщений, которые тебе приходили.

Всё-таки заметил…

— Это по работе. Не бери в голову, — деланно улыбаюсь и стараюсь казаться беззаботно-веселой.

Егор еще какое-то время молчит, долго рассматривает меня, делая свои выводы, но, к моему счастью, больше не пытается влезть в душу.

— Совсем забыл. Родители завтра устраивают семейный обед в загородном доме. Яна с мужем приедут. Не хотела бы….

Но мне не суждено узнать, чего бы я там не хотела, потому что прямо над моей головой слышу до боли знакомый голос.

— Добрый вечер.

Я чувствую, как шевелятся волосы на моем затылке, как подгибаются пальцы на ногах, как руки крепко стискивают салфетку, превращая ту в сморщенный комок. Этот голос.

Закрываю глаза и шумно выдыхаю.

Спокойно, Агата, Игнатов не дурак, не будет же он прилюдно устраивать скандал? Или дурак?

— Добрый вечер, — Егор слегка наклоняет голову, разглядывая Леона с интересом и озорным блеском в глазах. — А вы, простите, кто? Агата? — переключает свое внимание на меня, выискивая ответ на вопрос в моем лице.

— А я никто! — опережает с ответом Леон. — Так, мимо проходил. Смотрю, девушка грустит, скучает. Дай, думаю, приятное сделаю, — он отводит руку из-за спины и с глухим ударом ставит на стол бутылку красного вина.

Дорогого вина.

Возможно, самого дорого вина, что здесь продают.

Я вздрагиваю вместе с ударом о стол.

Господи, пусть меня вот прямо сейчас заберут инопланетяне, пусть начнется землетрясение, и я провалюсь сквозь землю, но только не слышать этого. Я не смотрю на Леона, но ощущаю негативные вибрации, исходящие от него. Они проходят сквозь меня по касательной, потому что ни я основная цель, а Егор.

И, видимо, достигают ее.

— Спасибо! Это щедро! Но, на будущее, — Егор понижает голос до глубокого баритона и подается корпусом к Леону, — своей девушке я в состоянии сам сделать приятно. А теперь прошу нас оставить, мы ужинали.

Ой, мамочки…

— Серьезно? — боковым зрением вижу, как Игнатов всплёскивает руками. — Ужинал ты, — Игнатов по-хамски тычет в Егора пальцем и чеканит каждое слово, — а твоя девушка, как ты выразился, весь вечер траву жевала, а ты даже этого не заметил. И на будущее, — возвращает Егору его же слова, — она… — кладет руку мне на плечо, отчего то начинает гореть, — терпеть не может морепродукты и суши. Агата у нас любит мя-я-ясо, — ехидно протягивает бывший муж. Поднимаю голову и встречаюсь с ним глазами. — Сочное, горячее, правда, малыш? — нахально подмигивает и уходит.

Это что сейчас было?

Мне ведь не показалось, что сказанное Игнатовым вовсе не про мясо?

Моя челюсть плавно опускается вниз и со стороны, скорее всего, я выгляжу как умалишённая, мне не хватает только обильно капающей слюны.

Щеки стремительно багровеют, а я превращаюсь в один сплошной оголенный нерв, по которому словно клинком ударили, посыпая при этом солью.

Я смотрю на удаляющуюся фигуру Леона и боюсь повернуться к Егору.

Мне стыдно.

Стыдно, что втянула хорошего парня в водоворот нашего с Леоном безумства. Стыдно, что чувствую нездоровое удовлетворение от сказанных Леоном слов, когда как должна испытывать огорчение и ненависть.

Мне гадко и тошно. От себя.

— Ты правда не любишь азиатскую кухню?

Я ожидаю от Егора чего угодно: вопросов, на которые буду обязана ответить, гнев, раздражение, обиду, разочарование, но никак ни этот совершенно непоколебимый тон уверенного в себе человека. Киваю. — Прости, это я виноват. Должен был заранее у тебя уточнить. Он прав, — Егор качает головой, опустив глаза на свои сцепленные руки. Он ничего не спрашивает о Леоне, потому что сам догадался. Это их с Яной удивительная семейная черта — не лезть, не ранить, не ломать там, где тонко и хрупко.

— Нет, что ты, Егор! — я беру его теплую руку и сжимаю в своей, мне так не хочется делать ему больно, он не заслуживает. — Вечер был прекрасным. Даже не смей себя обвинять.

На самом деле виновата я: о том, что смолчала, делая заказ, боясь обидеть Егора, а в итоге все равно обидела. Виновата, что пошла на поводу у чувств и вступила в переписку с Леоном, виновата за сказанные бывшем мужем обидные слова, виновата за испорченный вечер.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Егор улыбается: вымученно, отстраненно, поверхностно… Он все еще джентльмен: сдержанный предельно собранный, благородный.

В машине Егора стерильно чисто и аккуратно: здесь нет понатыканных использованных влажных салфеток, крошек, пустого стаканчика из-под кофе, кучи мелочи, старых чеков и пустой бутылки воды, но зато есть удушающий, резкий ароматизатор, от которого меня начинает снова тошнить. Окна открыты, но это не спасает от приторно-хвойного запаха пахучки, болтающейся прямо перед моим носом.

Стараюсь дышать глубоко и ровно, но мне не помогает: руки потеют, ритм сердца учащается. Мы едем молча, думая каждый о своем. Вечер определенно испорчен, но Егор всячески пытается вести себя прилично и ненавязчиво, не требуя от меня объяснений, не обвиняя. Его поза расслаблена, взгляд сконцентрирован на дороге, Егор ведет спокойно, без резких движений и рывков, соблюдая скоростной режим и дорожные правила. И лишь постукивающий по рулю большой палец