Сьюзан Ховач - Грехи отцов. Том 1 Страница 39

Я так изнемог, что едва пожал плечами.

— Нейл разбирается в искусстве. Он интересней меня. Это же не вопрос, менять ли прошлогодний автомобиль на новый, лучшей модели!

Последовала небольшая пауза, после чего Кевин спокойно спросил:

— Сэм, ты уверен, что хорошо знаешь Терезу? Она не поверхностный человек, легкомысленно меняющий одного партнера на того, кто лучше выглядит и может поговорить об искусстве. Она сложная натура. Видимо, она решила, что Нейл может помочь ей справиться с ее проблемами лучше тебя. — Он поставил свой стакан и, повернувшись к двери, собрался уходить. — Сэм, уезжай в Германию, — спокойно продолжал он, не глядя в мою сторону, — и найди себе там женщину, знающую лишь «три К»: Kinder, Küche и Kirche[8]. Поверь мне, ты никогда не будешь счастлив с женщиной типа Терезы. Ты не можешь уловить конфликт, возникающий в ее работах, и даже если сможешь, в чем я сомневаюсь, то вряд ли сумеешь совладать с ним. Давай, Нейл, пошли. Я полагаю, Сэму надо дать отдохнуть.

Корнелиус задержался в холле.

— Сэм, мы переживем это, правда? Я знаю то, что случилось, ужасно, но…

— О, ради Бога, убирайся к черту и оставь меня одного!

Корнелиус ушел, маленькая несчастная фигурка с уязвленным самолюбием.

После того как они ушли, я оставался в холле, пока не услышал, что лифт спустился в вестибюль, но потом, когда наступившая тишина стала невыносимой, я вернулся к бутылке бренди и постарался отгородиться от своей боли.

Она пришла ко мне на следующий день. На ней был строгий черный костюм, свободная белая блузка и маленькая черная шляпка с пером. Я с трудом узнал ее.

Я еще не пришел в себя и не мог ясно мыслить, и когда услышал ее голос в интеркоме, моя первая мысль была: она хочет, чтобы я к ней вернулся. Но, увидев официальность ее одеяния, я понял, что дело, по которому она пришла, далеко от этого.

— Привет, — сказала она с какой-то неловкостью в голосе, руками она крутила ремень сумки, — очень мило с твоей стороны разрешить мне подняться, я обещаю, это не займет много времени.

Будучи не в состоянии говорить, я открыл дверь в гостиную. Когда она проходила мимо, меня охватило огромное желание обнять ее. Но прежде, чем я пошевелился, она сказала:

— Я пришла потому, что должна тебе две вещи: извинение и объяснение.

Я собрал осколки своего «я», чтобы не дать моей боли прорваться наружу, и внезапно ко мне пришло мое так называемое «профессиональное обаяние», защищавшее меня от суровостей жизни, которую я сам себе выбрал. Я пытался его сбросить, но это оказалось невозможным. Оно стало частью меня, как кожа, и, если я его сорву, я знаю, что буду на грани смерти.

— Итак, я полагаю, что могу принять извинения, — сказал я, улыбаясь Терезе, — спасибо.

Тереза ответила вежливым голосом.

— Я не собираюсь приносить извинения за то, что спала с Корнелиусом.

Но нет такого панциря, который нельзя было бы пробить. Я отвернулся в исступлении.

— Проходи в гостиную и садись, — сказал я, еле сдерживаясь, спокойным и вежливым голосом. — Извини, что выгляжу как бродяга. Мне надо начать вставать раньше по воскресеньям. Тебе сделать кофе?

— Нет, спасибо.

Мы прошли в гостиную, и я твердой рукой дал ей прикурить. За окном опять моросил дождь. Я видел, как мои растения на террасе намокли и дрожат на холодном ветру, гулявшему по Парк-авеню.

— Я хочу попросить прощения за то, что была с тобой не честна, — сказала Тереза. — Я хочу извиниться за то, что «подложила тебе свинью», вместо того чтобы сказать всю правду. Я струсила, Сэм. Мне хотелось думать, что я не могу тебе сказать правду потому, что я искренне и нежно отношусь к тебе, и я знаю, как тебя тревожит все это. И это, конечно, только одна из причин того, что я струсила. Есть еще одна. Я не могла посмотреть правде в глаза. Мы все живем с нашими маленькими иллюзиями, не так ли? И иногда нелегко сбросить этот флер и посмотреть в лицо обстоятельствам.

— Я понимаю.

— Да? Сомневаюсь. Здесь мы уже перейдем от извинений к объяснению. Было бы легко сказать: «О, ты никогда меня не понимал!» Но ситуация не настолько проста. Я думаю, что теоретически ты понимаешь меня очень хорошо: проблемы европейских иммигрантов рабочего происхождения, приехавших в Нью-Йорк, и продолжающееся давление на них, заставляло идти на компромисс с чужими принципами для того, чтобы вырваться наверх… — Ей пришлось сдержать себя, прежде чем спокойно продолжить. — Ты понимаешь все это. Но ты, как ребенок, пытаешься сделать математическое действие, не выучив правил арифметики. Ты можешь определить все действующие лица, но не можешь собрать их вместе.

— Я не уверен, что уловил мысль.

— Разреши привести пример. Теоретически ты знаешь, как важна для меня моя работа. Однако в жизни ты продолжаешь обходиться со мной так, словно я могу вести нормальную жизнь, и ты ни в коей мере не способен принять меня такой, какая я есть. Когда ты предлагал пожениться, ты предлагал это не мне, ты предлагал это женщине, которой, как ты решил, я должна стать.

— Но это неправда! Я никогда не пытался изменить тебя, Тереза! Я никогда не просил тебя бросить рисовать! Я всегда уважал твою карьеру!

— Ты так многословен, Сэм. Боже, ты даже не представляешь, что это значит! Ты уважаешь мою карьеру. Конечно! Но она всегда будет на втором месте после твоей карьеры. Главенствующим в нашем браке всегда будет то, что ты хочешь, и то, что ты думаешь.

— В любом браке должны быть свои приоритеты.

— У меня есть только один приоритет, Сэм. Моя работа. Именно поэтому я не хочу жить с кем бы то ни было, или быть домохозяйкой, или пытаться ставить интересы мужа на первое место, как это должна делать хорошая жена. Может быть, ты поймешь то, что я хочу тебе сказать: моя тяга к работе сильнее, чем к сексу. Я люблю секс — его ничем не заменишь, и, конечно, мне его не хватает, когда его нет. Без него я могу как-то прожить, но я не могу прожить без моей работы. Вот почему я была такой несчастной последнее время. Я была в таком замешательстве из-за моей личной жизни, что была не в состоянии работать. Я обнаружила, что невозможно что-либо создать, находясь в состоянии моральной дезорганизации. Но только сейчас я привела себя в порядок, поняв, кто я есть на самом деле, и, должна признаться, это было нелегко. Нелегко.

— Что-то я не очень понимаю. Что ты имеешь в виду?

— Я имею в виду, что намного проще притворяться, что ты такой же, как все, пока не придет прекрасный принц, и не зазвонит в свадебные колокольчики, и не взмахнет волшебной палочкой, поставив на первое место семейное счастье. Я имею в виду, что намного проще притворяться сентиментальной, зависимой и домашней, какой должна быть настоящая женщина. Но я не такая, и никогда ей не буду. Я не собираюсь меняться, и однажды, повернувшись лицом к правде, мне пришлось признаться, что мне нужен не такой мужчина, как ты. Я думала, что такой. Я хотела хотеть тебя. Но я не могу ужиться с милым парнем с нормальными домашними склонностями. Мне нужен кто-нибудь, кто отдает себе отчет в том, что всегда будет занимать второе место после моей работы; кто-нибудь, уже имеющий жену, которая обеспечивает семейный уют, который я не могу обеспечить, кто-нибудь, кто примет временную связь; другими словами, кто-нибудь, кто также, как и я, полностью отдается работе. Словом, мне нужен человек типа Корнелиуса.