Сисела Линдблум - Охотница Страница 39

“Дорогая моя, сердечко мое, – сказал он, – сегодня выпустим тебя дополнительным номером, будешь выступать на проволоке. А публике я объясню, что это сюрприз, ты начинающая артистка и к тому же ты моя дочка. Что мы договорились: сумеешь хорошо выступить, тогда научу тебя всему, что сам умею, чтобы ты в один прекрасный день могла бы стать… директором цирка. – Он помолчал, и уже с жаром продолжил: – Постой, лучше… я скажу публике, – отец взмахнул руками, словно действительно стоял на арене, – что мы с тобой поспорили… я и ты, моя дочь… Нет, это будет им не очень интересно, я скажу, что, если ты хорошо выступишь, я разрешу тебе выйти замуж за твоего избранника, хотя и считаю, что он тебе не пара”.

“Но мы ведь спорим из-за другого…”

“Наш уговор остается в силе, – прервал ее отец, – обещаю, Розали”.

“И что я должна буду сделать на проволоке?”

“Об этом я подумаю в перерыве между моими выходами”.

Дочь ушла, а ее отец продолжал сидеть у зеркала. И вдруг его одолели сомнения: так ли уж хорош для него наряд матадора? “В этом костюме я похож на клоуна, на нашего белого клоуна, – впервые подумал он. – Надену-ка я лучше фрак”, – решил директор цирка.

Розали разминалась в своем вагончике, делала махи ногами, десять раз подряд садилась на шпагат, у нее это получалось весьма изящно. Отец ее переоделся, но теперь его грызли другие сомнения, вполне оправданные. Номер-сюрприз, конечно, здорово, но каким он должен быть? Любому художнику требуется время, чтобы найти какой-то эффектный ключевой ход, важна идея. А тут что получится? После грандиозного помпезного финала – пятнадцатилетняя девочка, которая только-только начала осваивать проволоку?

Представление началось. Около входа на манеж у директора цирка была своя маленькая каморка, над которой располагался духовой оркестр. Оттуда директор наблюдал за выходом и уходом артистов с арены, ему тоже надо было появляться на манеже, чтобы громким голосом, картинно разведя руки, объявить следующий номер. В этом укромном уголке стоял деревянный стол, два стула да маленькие весы для взвешивания монет (весами иногда пользовалась жена). Когда он вошел в свой закуток после парада-алле – открытия представления, – его взгляд упал на весы – да-да! – они ему пригодятся для номера дочки. Он загорелся очередной идеей. В этот вечер было много зрителей, и они бурно аплодировали, красота, да и только, поэтому директора будоражили новые идеи и образы.

Я расскажу ей, как это сложно, даже непосильно, подумал он.

Пока шел первый номер, директор цирка снял с весов цепочки с прикрепленными к ним маленькими латунными чашами. Затем закурил сигарету. Во втором номере, который он не объявлял, Розали тоже принимала участие. Он узнал ее по собранным в хвостик светлым волосам, когда она и еще десять девочек и мальчиков высыпали из-за бархатного занавеса на манеж. Он пошел и взял ее балансир. На каждый конец этого длинного шеста он повесил чаши – те, что он снял с весов, – и балансир сразу же превратился в некие гигантские весы для взвешивания монет.

Она думает, ее ожидает триумф. Она еще ребенок, уверена, что я туго натяну для нее проволоку под куполом шатра. Потом она начнет смело семенить ножками по ней, вперед и назад, а потом решит, что может уже все. Я преподам ей урок, так размышлял директор цирка.

После акробатического номера Розали бежит в свой вагончик, умывается, разглаживает щеткой волосы и надевает тоненькое светло-зеленое платьице. Приготовила его специально для дополнительного номера. Она вспоминает, как первый раз вышла на манеж, ох и страшно было. А сейчас она совсем не боится, но все ее тело горит и душа тоже, какое счастье. И как здорово, что отец выслушал ее. Она чувствовала, что справится с любым испытанием, а потом станет первой помощницей отца и в один прекрасный день сама возглавит труппу. Вот это будет грандиозно, не то что сейчас, когда ей предстоят мучительно долгие и страшные минуты на проволоке. А ведь она уже столько всего умеет. Ну почему, почему надо ограничивать свои таланты, довольствоваться одним амплуа?

Розали прокралась к выходу на арену и, слегка раздвинув занавес, стала наблюдать за зрителями. Народу было полно, прямо напротив нее сидел тот мальчик, снова пришел, только для того, чтобы увидеть ее. В этом Розали даже не сомневалась. Она в прошлый раз ему подмигнула между прыжками, а он смотрел на нее как завороженный. И прежде, чем убежать с манежа, она бросила ему (и как она только решилась?) шарик для жонглирования. С каким небрежным изяществом он поймал его! А потом улыбнулся.

Опять вынырнул из-за занавеса отец, точнее, вылетел. Он только что объявил номер клоунов. Он так спешил, что едва не сшиб белого клоуна, который ждал у арены своего выхода. На клоунской маске светились малюсенькие серебристые звездочки, он гордо распрямил плечи.

“Извольте смотреть, куда идете, господин директор”, – важно произнес клоун и с картинной надменностью прошествовал на арену.

Господин директор схватил Розали за руку и со словами “Я придумал, каким будет твой номер” потащил ее в свою клетушку. Розали не в новинку были быстрые перепады отцовского настроения, но она никак не ожидала увидеть в его глазах столь мрачную решимость. Он поднял в воздух балансир с подвешенными чашечками от весов.

“Взгляни, специальный шест для девочки, которая хочет стать директором цирка”.

“Так он ведь будет тяжеловат”, – заметила Розали, увидев чаши.

Отец с дьявольской улыбкой сказал:

“Глупости, это же латунь. Но об эксперименте должны знать только ты да я, сейчас все объясню. Слушай внимательно, у нас мало времени.

На одной чаше весов лежит вера. Вера – это твои мечты. Все, что ты видишь перед собой, все, чего ты хочешь добиться. Вера заставит тебя, когда ты пойдешь по проволоке, вообразить, будто ты под самым куполом, на высоте тридцать метров. Что ты можешь парить словно птица. И именно вера заставит тебя влюбиться до сумасшествия. – Отец нахмурил брови. – Девочки влюбляются, а некоторые даже сходят от этого с ума.

На второй чаше – сила. Это постепенное, шаг за шагом, движение к победе, сила – это терпение и изнуряющие тренировки, когда повторяешь каждый трюк снова и снова, не жалея себя и не загадывая наперед. Сила – это служение кому-то, без раздумий о престиже и славе. Сила – это продолжение работы над собой, когда, еле волоча ноги, идешь и идешь по проволоке, ни о чем не думая, ни о чем не мечтая”.

“Еле волоча ноги? Звучит не очень красиво”, – удивляется Розали.

“Не только звучит, но и на самом деле это так, – отвечает отец, – и упрямые складочки у рта в те минуты, когда ты, еле волоча ноги, скользишь по проволоке, могут отпугнуть многих твоих поклонников.