Воздух, которым мы дышим (ЛП) - Маккензи Елена Страница 4

Он лежит там и ждет, что мы его вытащим, оттащим под прикрытие. Но террористы тоже ждут. Выжидают, что мы попытаемся спасти его. Вот почему они не добивают его, а выжидают, что мы не выдержим стенаний и стонов нашего товарища. Призывов спасти его. Они ждут, что мы выползем, чтобы они могли расстрелять нас. Они затаились вокруг нас в окопах, за камнями и деревьями, на вершине холма. Они повсюду.

Я отчаянно выдыхаю и закрываю глаза, словно в оцепенении. Выхода нет. Ни для кого из нас. Может быть, для нескольких, но мы не бросаем своих. Это наше самое важное правило. «МК-6» никогда никого не бросает. Мы должны попытаться спасти Миллера.

— Чарли, у тебя есть еще граната? — тихо спрашиваю я.

— Одна, — отвечает он во внезапно наступившей тишине. Сейчас слышны только стоны Миллера. Враг затаился и выжидает.

— Видишь валун там? — спрашиваю я у Чарли, — Бросаешь гранату в том направлении, я бегу туда, и когда они откроют по мне огонь, ты сможешь затащить Миллера за камни.

— Они достанут тебя.

— Нет. А если и да, мы все равно умрем здесь. Но мы не можем бросить Миллера там.

Я смотрю в сторону сержанта. Он будет в ярости.

— Готов?

Чарли выдергивает чеку гранаты и кивает. Я приседаю, Чарли бросает гранату, и я бегу в противоположном направлении. Мимо меня свистят пули, ударяясь о землю перед моими ногами. Автоматные очереди разрывают тишину ночи еще громче, чем грохот летнего шторма. Даже громче, чем рев вечеринки в канун Нового года на Таймс-сквер в Нью-Йорке. Сильная боль пронизывает мое бедро, нога подкашивается, я спотыкаюсь, группируюсь и поднимаюсь, но затем обжигает мою грудь.

Я вскрикиваю, падаю на четвереньки, безумная боль пронзает мое тело, падаю, остаюсь лежать и снова вскрикиваю, словив пулю в третий раз. Чувствую вкус крови и грязи. Кто-то зовет меня по имени. Я должен успокоиться. Когда открываю глаза, меня ослепляет яркий свет, что-то касается моего плеча, я бью руками вокруг себя, резко подрываюсь, сажусь и замираю.

Это не Такур-Гар, и не лагерь «Аль-Каиды» возле Тора-Бора.

— Проклятье, — стону я, оглядываясь по сторонам. Это моя комната, и женщина, лежащая на полу и смотрящая на меня испуганными глазами с кровоточащей раной на щеке, — это Тесса Кармайкл. — Черт! — чертыхаюсь еще сильнее. Срываюсь с постели и опускаюсь на колени рядом с ней. Она положила руку на щеку, и ее пальцы ощупывают рану. — Мне так жаль, — говорю я, испуганно глядя на нее. Не могу поверить, что я сделал это с ней.

— Вы кричали, я просто хотела проверить, все ли в порядке.

Я осматриваю ее скулу, но она лишь отталкивает мою руку и качает головой.

— Я не хотел этого, — уверяю ее, чувствуя себя мудаком. Последней мразью. Я ударил женщину. Еще к тому же ту, которая приняла меня. Она позволяет мне без колебаний помочь ей подняться, когда я протягиваю ей руку. Я просто не могу поверить, что причинил боль этой миниатюрной женщине. Мое сердце колотится, и я хотел бы убить себя за то, что сделал с ней. — Было ошибкой оставаться здесь.

Хмурюсь, ища свою одежду. Я должен убраться отсюда. Быстро.

— Нет. Нет, это была моя ошибка. Мне не следовало приходить в Вашу комнату. — Девушка кладет руку мне на предплечье и смотрит на меня тем сочувствующим взглядом, который я так ненавижу, потому что он означает, что люди понимают, что я в заднице.

А то, что именно она так на меня смотрит, бесит меня еще больше. Вероятно, потому что, так или иначе, она владеет всем, что принадлежало мне. Теперь и моим достоинством, ползающим у ее ног. Я сбрасываю ее руку, затем хватаю за плечи и сердито смотрю на нее сверху вниз.

— Тесса, это моя вина. Я знал, что это может произойти. Я ухожу.

— О нет! Ты остаешься. Это меньшее, что я могу сделать. Ты не уйдешь посреди ночи. — Она поворачивается к двери. — Я испытывала и похуже, чем этот небольшой толчок. Это чепуха.

Мое сердце сбивается с ритма.

— Что хуже? — спрашиваю я, ощущая внезапно накатывающуюся ярость, которую не должен был бы чувствовать. Но от того, что Тесса сказала, в моей голове возникают картинки, от которых глаза застелает красной пеленой.

— Иди спать! — девушка оглядывается через плечо и устало улыбается.

С этими словами она оставляет меня одного. И множеством вопросов, которые внезапно возникают у меня в голове и приводят в раздрай. Мои руки дрожат, и возникает ощущение, что каждую мышцу в теле пронзает болью. Возвращение в отчий дом я представлял по-другому. И я не знаю, что делать. Мое сердце все еще колотится, и я чувствую, как адреналин прожигает мои вены. Смотрю на кровать рядом, в которой я спал столько, сколько себя помню. Было приятно вернуться в нее. Я не хочу отказываться от этого, но было бы неправильно подвергать Тессу опасности.

— Я запрусь, — кричу ей вслед, иду к двери и поворачиваю ключ в замке.

— Сделай это!

Тесса

Я ставлю чашку с «Ерл Греем» перед Джорджем, который по утрам всегда пьет чай, потому что, как ему нравится утверждать, он не переносит кофе в такую рань. Затем возвращаюсь к шипящему на сковороде бекону. Я подавляю зевок. С тех пор, как живу на ранчо, я встаю гораздо раньше, чем в прошлой жизни. Джордж настаивает на том, чтобы о животных заботились до рассвета. Хотя и привыкла рано вставать, но прошлой ночью практически не спала после того, как меня разбудили громкие крики Лиама.

Я раскладываю бекон с яйцом на три тарелки, но сразу не поворачиваюсь, чтобы поставить их на стол. У меня за спиной Джордж беседует с Лиамом. В голосе старика слышна взволнованность. Когда он пришел на кухню и увидел Лиама, сидящего за столом, то заплакал и упал бы на колени, если бы Лиам не поймал его.

— Чертовски жаль, что твоя бабушка не дожила до этого, — говорит Джордж, громко и тяжело вздыхая.

Я слышу, как он помешивает содержимое в своей чашке. Он всегда долго и основательно мешает свой чай. Достаточно долго, чтобы быть уверенным, что на дне чашки не осталось ни крупинки сахара.

— Да, это так, — тихо произносит Лиам.

Я могу судить о нем намного хуже, чем о Джордже, так как едва знаю его. Я не уверена, грустит он, потому что его бабушка мертва, или тронут тем, что Джордж все еще здесь. А может быть, он просто шокирован бесконечными вопросами Джорджа. Или, может быть, все еще испытывает неловкость из-за прошедшей ночи.

— Она сидела на террасе каждый день, смотрела на улицу и говорила мне, что когда-нибудь ты придешь по этой дороге. Женщина была так уверена. И я не решался переубеждать ее. — Джордж снова вздыхает, а Лиам тихо рычит. — Поэтому я согласился с ней и этим еще больше укрепил ее надежды.

Я в растерянности. Чувствую себя лишней, как будто я здесь чужая. Это место Джорджа и Лиама, но не мое. Я неуверенно вздыхаю и беру две тарелки, приклеиваю улыбку и оборачиваюсь к мужчинам. Джордж, улыбаясь, смотрит на меня, но по его лицу я вижу, как он тронут и взволнован. Мальчик, который на его глазах вырос в мужчину, которого он считал погибшим, сидит рядом с ним на кухне, где они многие годы совместно принимали пищу. И думаю, что он чувствует себя не в своей тарелке, как и я, потому что его взгляд кажется мне растерянным. Как вести себя с человеком, которого все считали мертвым и который видел и пережил ужаснейшие вещи, которые человек может увидеть и испытать? Услышав его крики сегодня ночью и увидев, как он мечется, и насколько болезненным было выражение его лица, я поняла, что никто из нас не сможет даже приблизительно понять, что пережил этот мужчина.

Лиам благодарит меня, но поспешно отводит взгляд. Вероятно, ему стыдно за прошлую ночь. Но не должно быть. Такие вещи случаются с людьми, которые испытали даже меньше, чем он. Я беру свою тарелку и сажусь напротив. Не могу удержаться от того, чтобы скользнуть взглядом по его торсу, широкой груди, мускулистым плечам, натягивающим ткань футболки. На предплечье я замечаю широкий шрам, который разбивает татуировку «Seal Team Six»1 пополам. Белохвостый орлан, сидящий на якоре, с сжатыми между когтями винтовкой и трезубцем, в буквальном смысле обезглавлен безобразным шрамом. Интересно, это дело рук террористов, или он сам сделал это с собой.