В самое сердце, или Любовь без правил - Анна Яфор Страница 4

— Спасибо за предложение, Юленька, но мой другой сын уже вышел из того возраста, когда его можно воспитывать.

Это звучит совсем удивительно, я думала, что Арбенину лишь сорок с небольшим. Что он понимает под «вышел из того возраста»? Сколько его сыну? 15-ть? 20-ть? Вряд ли больше, с трудом представляю, что этот мужчина мог завести семью и ребенка, сам едва выйдя из юношеского возраста. Такие, кажется, не особо стремятся связать себя узами брака. Но уточнить не решаюсь, а он неожиданно продолжает откровенничать сам.

— Когда-то я надеялся, что сын станет моим продолжением. Займется бизнесом, сначала станет заместителем, а потом и вовсе смогу передать ему дела. Но все вышло с точностью до наоборот. Он вырос никчемным, избалованным мальчишкой, которого не интересует ничего, кроме развлечений. Девушки, вечеринки, выпивка — и так по кругу. Еще и профессию выбрал совершенно дурацкую. Я не то, что семейный бизнес не могу ему доверить, вообще стыдно признаться, что он мой сын. Придумал легенду, согласно которой он якобы учится за границей в экономической школе, чтобы избежать лишних расспросов и сочувствия друзей. Терпеть не могу, когда меня жалеют. Но вот сам от сожалений избавиться не могу.

Какое-то время он молчит.

— Юля, говорю вам это для того, чтобы вы поняли, почему я так строг с Ильей. Другого шанса у меня больше не будет. И так сильно рисковал, заводя второго ребенка в таком возрасте. Мне нужно вырастить его, а годы уже давно не те.

Не знаю, что ответить. Хоть он и не хотел жалости, не могу не жалеть. И все равно не считаю оправданием такую жесткость в отношении младшего сына. Он может быть совсем другим и может пойти по стопам отца даже без этой железной дисциплины. Совсем не обязательно портить ему детство лишь потому, что старший не оправдал ожиданий.

А вот этот пока незнакомый мне парень вызывает только раздражение. Терпеть не могу мажоров! Они уверены, что весь мир вращается вокруг них и для них. На все готовы, чтобы удовлетворить свои, подчас далеко не самые приличные потребности. А страдают в итоге невинные люди. Хорошо знаю, что это такое, потому что однажды жертвой такого же урода стала моя родная сестра…

Настроение резко портится, когда я вспоминаю события шестилетней давности, и внутри разливается жгучая горечь, скручивает внутренности и противно щиплет глаза. Приходится взять себя в руки, чтобы Арбенин ничего не заметил.

— Я все поняла, Александр Демьянович. Разумеется, постараюсь воспитывать Илью с учетом всех ваших пожеланий.

Мужчина удовлетворенно улыбается.

— Вот и славно, Юленька. Сегодня можете не проводить полноценных уроков, пообщайтесь немного с Ильей — и для начала достаточно. Устраивайтесь, ваша комната в конце коридора, слева. Проверьте, есть ли все необходимое. Обычно наша домоправительница готовит все наилучшим образом, но мало ли что. С любыми вопросами по проживанию обращайтесь к ней или напрямую ко мне.

Я киваю, но про себя отмечаю, что к нему не обращусь ни за что в жизни. Тем более, как он и сказал, наверняка в предназначенной для меня комнате все на свете предусмотрено. А если и нет, обойдусь, много ли мне надо?

— Ужин для прислуги в 8 часов, в кухне, не опаздывайте.

Это звучит так естественно, что даже не удивляюсь. В конце концов, я и есть прислуга. Арбенин сказал правду, хоть и звучит это не особенно приятно. Но зато больше не будет повода обольщаться, считая, что он хоть сколько-нибудь заинтересован во мне.

А комната оказывается действительно чудесной. Уютная, светлая, просторная, она одна больше той крошечной квартирки, где живем мы с сестрой. Об отношении хозяина дома и его странностях стараюсь не думать. Это не мое дело, все, зачем я здесь, — это заниматься с его малышом, не думая ни об отце, ни о распущенном и избалованном старшем сыне, которого, скорее всего, вообще никогда не увижу.

Наивная, ведь даже не представляю, как сильно ошибаюсь!

Глава 3

Илья оказывается милым и открытым ребенком, к моему величайшему удивлению. Рядом с отцом он другой, сосредоточенный, напряженный, напуганный, ждущий упреков и нравоучений в любой момент. Но едва мы остаемся одни, мальчика будто подменяют. В темных, умных глазках зажигается лукавство, и он пытливо смотрит на меня.

— Ты строгая? Такая же, как папа?

Затаиваю дыхание, не зная, что ему ответить. Не могу, не имею права подрывать авторитет его отца. Арбенин считает, что сына надо воспитывать именно так, не мне с ним спорить. Но, с другой стороны, сама-то я вовсе не обязана тоже быть строгой и непреклонной.

— Думаю, мы договоримся, — улыбаюсь мальчику, опускаясь перед ним на корточки. — Я бы хотела подружиться с тобой.

— Ты красивая, — в детском взгляде столько тепла, что у меня щемит сердце. Будто он мне родной. И, хотя такого не может быть, кажется, что мы знакомы давным-давно. — А друзей у меня нет, кроме Егора, — неожиданно добавляет мальчик и мгновенно грустнеет. — Папа говорит, что мы не можем дружить, с кем попало. И лучше быть одному. А я так не хочу!

В груди раскручивается болезненный клубок. Не стоит даже сомневаться, что сейчас Илья в точности скопировал слова отца — маленькому ребенку самому такое и в голову не придет.

— А кто такой Егор? — осторожно уточняю у малыша. Может, рассказами о друге, хоть и единственном, удастся отвлечь его от невеселых мыслей.

— Мой брат, — глазки снова оживают. — Он очень хороший. Любит меня. Мы всегда вместе играем. Только он сейчас уехал, и я скучаю.

Такое тоже бывает. Распущенный мажор вполне способен испытывать добрые чувства к близким, особенно если на это не требуется особых усилий. Да и потом, ребенку, лишенному нормального общения, любая капля внимания покажется сокровищем.

— Ну, если он тебя любит, то обязательно вернется, — произношу банальные слова, но они выполняют свою роль: лицо мальчика в буквальном смысле начинает сиять.

— Поскорей бы! — радостно восклицает Илья, и в его взгляде снова сквозит лукавство. — Он тебе понравится!

Я не спорю, лишь улыбаюсь, тем более что совсем скоро появляется домоправительница и забирает мальчика на ужин, а мне повторяет сказанное ранее хозяином дома: то, что прислуга ужинает в кухне. На этот раз заявление не обижает, она сама такая же, как я. А еще —