Жестокий мучитель - Бьянка Коул Страница 4

— Это не твое дело.

— Это мое дело, если я так говорю, или ты хочешь, чтобы я направил Лебедева прямиком к порогу твоего любимого брата? — спрашивает он.

— Нет, — отвечаю, качая головой. — Не надо.

Он посмеивается, звук настолько бессердечный, что действует мне на нервы.

— Я так и думал, а теперь: ты девственница или нет? — Он снова заставляет меня поднять лицо. — Я хочу знать, имею ли дело с испорченным товаром.

Я впиваюсь в него взглядом, едкая ненависть разливается по крови и заражает вены.

— Да, я девственница.

Его плечи расслабляются, и напряжение на лице исчезает. Как будто он почувствовал облегчение, услышав это, что, впрочем, не имеет смысла.

Почему его должно волновать, трахали меня раньше или нет?

— Идеально. — Он прижимается губами к моему лицу и облизывает его, как гребаный пес. — Потому что я собираюсь заявить права на твою девственность в этом году. Она моя, и я заберу ее, когда захочу. Ты поняла?

Мой желудок скручивает от тошноты, я отстраняюсь и ошарашено смотрю на парня, который мучил меня с двенадцати лет.

— Нет. Я скорее умру, чем позволю тебе забрать эту часть меня.

Его ноздри раздуваются.

— Я уверен, что это можно устроить вместе с твоими матерью, сестрой и братом. — Его глаза сужаются. — Интересно, пощадит ли Григорий Лебедев свою собственную дочь после стольких лет? Или, возможно, он разозлится из-за того, что человек, который "похитил" ее, как утверждает твой дед, умер десять лет назад, а она до сих пор не вышла с ним на связь. — Он барабанит пальцами по подбородку. — Не говоря уже о том, что она живет так близко к твоему дедушке, да еще и в России.

Если он думает, что я беспокоюсь о том, что случится с моей мамой, то он ошибается. Она никогда не была рядом со мной. Трусиха, которая не смогла жить в стране, которая теперь стала ее домом, и заботиться о своих детях без мужа. Хотя я не хочу, чтобы ей причинили какой-либо вред. Мой брат Михаил — это совсем другая история. Я знаю, что бы это значило для него, если бы наш дедушка по материнской линии узнал правду.

— Откуда ты все это знаешь? — Спрашиваю я.

Он кладет руки на мои бедра, сжимая их крепкой, собственнической хваткой.

— Потому что, Гурин, я знаю о тебе всё. — Он резко прижимает меня к себе и разворачивает так, что я оказываюсь прижатой лицом к стене. — Мне известно обо всём, а это значит, что ты безропотно отдашь свою невинность, когда я потребую этого, или всё, ради чего папочка работал, исчезнет.

Я вздрагиваю, когда его твердое тело впечатывается в моё, а грудь прижимается к моей спине. Тошнота, стыд и желание сливаются воедино, когда я чувствую сильное давление его возбуждения на свою задницу.

— Ты чувствуешь, что делаешь со мной, Гурин? — спрашивает он, протягивая руку к моей блузке спереди и задирая ее вверх, чтобы крепко сжать мое горло. — Выгни эту хорошенькую спинку и потри своей упругой попкой о мой член, — приказывает он.

Я тяжело сглатываю, ненавидя, как мои колени дрожат от предвкушения. И все же желание защитить свою семью заставляет меня делать то, что он говорит, я еще больше выгибаю спину и покачиваю бедрами, надеясь, что делаю всё правильно. Меня смущает, насколько я неопытна в общении с парнями, но чувствую, что в этом есть заслуга Элиаса. До того, как он приехал сюда, все мальчики постоянно бегали за мной, но все прекратилось в тот момент, когда эти ледяные, расчетливые глаза встретились с моими, и он принял явно необоснованное решение погубить меня.

Часть меня благодарна, поскольку мои так называемые подруги Джинни Дойл, Анита Хендерсон и Керри Гарсия никогда по-настоящему не были моими подругами. Они были фальшивыми и заботились только о внешности и так продолжается по сей день.

Я не могу отрицать, что если бы Элиас не сбросил меня с пьедестала, я бы никогда не подружилась с тремя самыми потрясающими девушками в этой школе — Камиллой Морроне, Джорджией Дамато и Адрианной Васкез.

Элиас хватает меня за волосы и стонет у моего уха.

— Да, Гурин, именно так, — выдыхает он, его глубокий, бархатистый голос почти манит, если бы не тот факт, что он буквально шантажирует меня прямо сейчас.

— Держу пари, твоя тугая девственная киска прямо сейчас насквозь мокрая.

— Без шансов, — говорю я.

— Хм, интересно, не лжешь ли ты, — бормочет он, его рука медленно задирает подол моего платья. — Думаю, я это выясню.

Я брыкаюсь, пытаясь отстраниться от него.

— Отпусти меня.

— Нет, потому что ты знаешь условия сделки, Наталья. — Его рука продолжает двигаться вверх по моему обнаженному бедру, пока пальцы не касаются края моих трусиков. — Делай, как я говорю, или потеряешь всё.

Я стискиваю зубы, так как выполнение любого приказа этого человека противоречит всем фибрам моего существа. Он не имеет права прикасаться ко мне, и все же я загнана в угол, из которого нет выхода. Я не могу позволить ему уничтожить единственное, что мне дороже больше всего в этом мире: моего брата и наследие нашей семьи.

Я не настолько глупа, чтобы верить, что я или моя сестра Яна легко отделались бы, если бы Элиас раскрыл правду нашему дедушке, даже при защите картеля. Он назначил цену за голову моих отца и матери еще до моего рождения.

— Какие секреты ты прячешь под этой юбкой? — дышит он, оттягивая в сторону мои трусики и проводя пальцем по моей позорно мокрой киске. — Блядь, — стонет он, грубо просовывая его внутрь меня. — Тебе нравится грубость, Наталья?

— Мне ничего от тебя не нравится.

Он усмехается.

— Такая непослушная маленькая лгунья. Возможно, я заставлю тебя кончить прямо здесь и доказать, насколько это утверждение не соответствует действительности.

Я вздрагиваю, когда его палец ударяется о мой клитор, доводя меня до исступления. Впившись зубами в губу, я заглушаю свой стон. Внезапно снаружи класса раздается болтовня и звон колокольчика, сигнализирующий о том, что мы пропустили приветственное собрание в главном зале.

Он издает стонущий звук.

— Похоже, мое веселье прервалось. — Он убирает руку из-под юбки, а затем его пальцы ныряют в мой карман, и он вытаскивает оттуда мой телефон.

— Эй, отдай это обратно, — говорю я, крутясь на месте и пытаясь выхватить мобильник.

Он держит его вне моей досягаемости, прищурив глаза.

— Помни о своем месте, или мы не договорились?

Меня убивает необходимость подчиняться требованиям этого