Детский отпуск или провал (ЛП) - Хантер Ава Страница 4

— Отлично. — Пока они ждут виски, Соломон опирается рукой на стойку, чтобы успеть взять счет раньше, чем она. Резко втягивает воздух. Соломон видит это в ту же секунду, когда осознание приходит на ее лицо. Ее хорошее время остановилось.

Ее глаза расширяются, затем сужаются, когда ее взгляд останавливается на его обручальном кольце.

— Ты женат?

Черт.

— Нет. — Это все, что он сказал. Все, что он может сказать.

Она поворачивает шею, чтобы посмотреть на Хаулера с другой стороны. В ответ он поднимает виски. — Честь скаута.

— Пойдем, — предлагает Соломон, желая объяснить. — Хочешь подышать воздухом? Давай выйдем на улицу.

После секундного колебания и пристального взгляда она кивает.

— Хорошо. — Она вскидывает бровь. — Но у меня есть булава. (прим. ударное холодное оружие в виде тяжёлого металлического шара на рукоятке)

— Я ценю это. — Он борется с желанием улыбнуться, ему нравится ее нахальство.

С виски в руке, он протягивает руку, жестом предлагая ей идти первой. Его сердцебиение отдается в ушах, когда она подходит к своему табурету, берет сумочку и опускается на каблуки, мгновенно прибавив в росте пять сантиметров.

Хаулер показывает большой палец вверх, и он хмурится в ответ.

Они выходят на неосвещенное заднее крыльцо и спускаются по ступенькам. Сцепив пальцы и затаив дыхание, они заходят в лес с высокими вечнозелеными деревьями. Девушка вздрагивает и накидывает пиджак, чтобы защититься от пронизывающего мартовского ветра. По мере того как они углубляются в деревья, шум транспорта сменяется стрекотом сверчков. Бар "Медвежье ухо", может быть, и находится на окраине Нэшвилла, но для Соломона это все равно слишком большой город.

— Итак, — спрашивает она, нахмурив брови и слегка нахмурив губы. — Ты действительно не женат? Потому что если да, то я не хочу быть этой девушкой. Совсем.

Необходимость быть честным переполняет его. Потому что здесь, в этом незнакомом баре, с этой незнакомой девушкой, он чувствует, что может быть самим собой.

Это похоже на новое начало.

— Нет. Я не такой. Ее уже давно нет. — Он опускает подбородок, крутит золотое кольцо на пальце. — Никогда не было подходящего момента, чтобы снять его.

На мгновение она замолкает. Обдумывая его признание, прикидывая, не является ли он мудаком, который будет врать о мертвой жене.

— Я понимаю. Жить дальше трудно. — Ее мягкий, грустный тон говорит о том, что она тоже кого-то потеряла.

— Откуда ты? — спрашивает он, ища способ заполнить тишину.

Как только эти слова слетают с его губ, он проклинает себя. Клишированная болтовня, от которой он вздрагивает.

Черт.

Хаулер прав. Он заржавел как черт.

— Нет. — Она поднимает руку, не отрывая внимания от ручья, сверкающего в лунном свете. — Давай заключим сделку. Никакой конкретики. — Когда он вскидывает бровь, она уточняет. — Сегодня вечером я - это не я, а ты - это не ты.

Он кивает, оценив ее предложение. Ему нравится, что он может притвориться кем-то другим. Человеком, который не потерял жену семь лет назад. И не был безбрачным столько же лет. Они не будут мешать друг другу, несмотря на то, что в его голове проносится сотня личных вопросов. Как ее зовут? Чем она занимается? Почему она здесь? Как ей удалось стать такой чертовски красивой?

Он кивает. Глотает виски.

— По-моему, неплохо.

От ее улыбки у него слабеют колени.

Господи. Хаулер был прав. Ему нужно больше гулять. Улыбка не должна отправлять его в могилу.

Она прислонилась к дереву и ковыряет кору. Она делает длинный глоток виски, легко дыша от горькости. Затем она откидывает голову назад, вздрагивает роскошными ресницами и задыхается.

— Что такое? — спросил он, проследив за ее взглядом.

— Звезды. — Она смотрит на небо. — Я не могу видеть звезды там, откуда я родом. Не так.

Так он и думал. Она из большого города.

— Здесь нет светового загрязнения, — объясняет Соломон, поднимая бокал к губам. — Я знаю лучший вид.

Она поднимает бровь, любопытствуя, но молчит.

— Мой родной город - одно из лучших мест в мире для наблюдения за звездами.

— Правда? — спросила она, поворачивая голову, чтобы посмотреть на него, ее волосы колышутся, посылая в его сторону аромат ее духов.

— Да. — Он придвигается к ней ближе. Она пахнет так, словно ее окунули в солнечный свет и ваниль. — Один личный вопрос. Но пусть он будет расплывчатым и слегка неинтересным. — Он не может удержаться. — Почему ты здесь сегодня?

Она поворачивается к нему лицом, ее красивое лицо открыто и уязвимо в темноте. С этим движением странность между ними рассеивается. Осталась только уютная тишина двух людей, которые знают друг друга всегда.

Она делает вдох и сосредотачивается на чем-то за его плечом.

— Убежала - это приемлемый ответ?

— Возможно. — Он пожимает плечами и делает еще один глоток виски.

— Я слишком много работаю, — тихо начала она. — У меня нет жизни. — Она отводит взгляд, словно смущаясь своего признания, затем снова смотрит на небо. — Или любви. У меня нет звезд. Моя мама всегда говорила: найди свои звезды, но у меня их нет. И никогда не было.

Грусть в ее голосе распирает его грудь.

— Звучит одиноко.

— Мне всегда одиноко, — вздохнула она, снова обращая на него свой взор.

Ее глаза вспыхивают, как вода, словно говоря: «Спаси меня».

Возьми меня.

И он берет. Он не может удержаться.

Соломон подходит ближе, обнимает ее и прижимается к ее рту. Он хочет ощутить ее запах на своей коже. На его бороде.

Она хнычет, скользит своими маленькими ручками по его груди, углубляя поцелуй.

Давно похороненное вожделение клокочет внутри него, царапая края его семилетней засухи. Рука была его единственным спутником за все это время. Словно напоминая ему о том, каким идиотом он был в своей монашеской преданности, из его уст вырывается рваный стон. Проклятье, нет ничего лучше этих сладких губ, прекрасной девушки в его объятиях, ее теплых, мягких изгибов, прижавшихся к нему в эту прохладную ночь.

Она маленькая и такая чертовски великолепная. Он просто может потерять голову.

Эта девушка. Его.

Мысль - это крушение поезда. Сосущий удар.

Крепче прижавшись к ней, он переместил руки к ее лицу, ее волосы запутались между его большими пальцами. Это пытка. Его член в штанах превратился в стальной стержень, и он хочет большего. Он хочет больше, но она...

Черт.

Он отрывается от нее. Делает шаг назад, обхватывая ее руками за плечи.

Она задыхается, когда его рот оказывается на ее губах.

— Что случилось? — Она моргает, ее пухлый розовый рот открыт в замешательстве.

— Ты пьяна, — хмыкнул он. Он привел ее сюда не для того, чтобы трахать. — Я не могу этого сделать. — Хотя его член кричит об обратном. У него три сестры. Если бы какой-то парень воспользовался ими? Он бы их убил нахрен. Она смеется, мелодичным смехом, который заставляет пламя желания лизать стенки его груди.

— О, может быть, у меня очень тонкий винный кайф, но я не теряю рассудка. Я не пьяна. — Она проводит ладонью по его щеке, и это прикосновение подобно щелчку электричества. — Клянусь. Я могу рассказать алфавит задом наперед. — И она произносит его.

Он смеется вслух, кажется, впервые за всю жизнь.

— Ты все еще не убедила меня.

— Не будь таким джентльменом. — Она фыркает. Ее полные губы изгибаются, она поднимается на цыпочки и прижимается к нему.

— Поцелуй меня, красивый идиот.

Сжав челюсти, Соломон покачал головой, хотя в нем боролись вожделение и осторожность.

И тут он видит это. Ее выражение лица. Пылающие карие глаза. Надутые губы. Розовый румянец, окрасивший ее щеки. Если он отправит ее обратно в бар, она найдет кого-нибудь другого.

Черт возьми, если он позволит этому случиться. Он хочет поцеловать ее больше, чем воздух.

Наклонившись ближе, он запустил руку в шелковистые светлые волосы и захватил ее рот своим. Поцелуй голодный и нежный, от него перехватывает дыхание.