Елена Рахманова - Женское счастье Страница 4

Это сказывалась беспорочная служба в течение сорока лет на посту учителя математики и по совместительству завуча школы. «Из моих учеников вышли несколько руководителей научно-исследовательских институтов, даже лауреат Нобелевской премии. О простых докторах и кандидатах наук я уж и не говорю», – любила повторять не без гордости Полина Денисовна. Ха! Попробовали бы они выйти куда-нибудь еще, когда их наверняка до гробовой доски будет преследовать бескомпромиссный, требовательный, пронизывающий насквозь взгляд математички…

– Ладно, хватит о грустном! – воскликнула Ирина, вспомнив, что хорошей хозяйке негоже давать гостям печалиться. – Можно подумать, у нас и повода для радости нет! Севе тут привезли ликерчик, обалдеть можно! Щас принесу…

– А он возражать не станет? – спросила вдогонку Татьяна.

– Да кто ж его знает! – легкомысленно бросила Ирина. – Может, и станет, да поздно будет. И потом, не мужское это питье – ликер. У него и виски, и коньяк имеется.

Плоская круглая бутылка как бы состояла из двух – со светлым и с темным содержимым. Тут же стали варить кофе, залили плиту – и пришли в хорошее расположение духа, словно и не было тоскливых исповедей и сетований на происки судьбы и нечутких родных и близких. «Как же замечательно, что мы встретились, и как чудесно проводим время, – звучало рефреном всех последующих высказываний и тостов. – И как хороша жизнь!»

Но слова, как говорится, из песни не выкинешь…

Глава 2

– Ну, передавала тебе привет, ну, сказала, что маму с ее подружками-старушками вывозит на дачу…

Уткнувшись носом в спину мужа, Ирина рассказывала, о чем поведала подруга в сегодняшнем телефонном разговоре. Сева слышал, но не слушал, занятый мыслями о вечернем телесюжете в «Новостях», посвященном некоему историческому событию, непосредственным участником которого он был. О разговоре с подругой муж спросил из чувства долга, и Ирина знала, что ответ ему малоинтересен, посему не вдавалась в подробности.

А подробности были на любой вкус – и умилительные, и тревожные, и вовсе вгоняющие в дрожь. К первым относились сборы на дачу трех приятельниц весьма преклонного возраста: Таниной мамы и ее подружек – бывшей примы-балерины театра Станиславского и Немировича-Данченко Августы Илларионовны Потемкиной и поварихи по образованию и призванию Анны Дмитриевны Осмеркиной. Последняя была твердо уверена, что какой-то там театрик, где дрыгают ногами, не чета ее столовой на Старой площади. «На балет могут попасть все кому не лень, тогда как в наше заведение без пропуска и муха не пролетит», – не раз и не без гордости повторяла она, и ведь была права.

Трех летних месяцев за городом старушки ждали всю зиму как манну небесную и вкладывали массу энергии и сил, упаковывая нужные вещи, строя планы на будущее, предвкушая удовольствие от общения. Обе были бездетны и одиноки. Балерина пожертвовала ребенком ради карьеры и мужа – художественного руководителя труппы. Который, впрочем, со временем увлекся молоденькой балеринкой из кордебалета и ушел от постаревшей и уже не танцующей жены, едва стало известно, что он станет папой. У ныне вдовой поварихи было аж трое мужей, но ребенка Бог почему-то ей не дал. И летом всю свою заботу и внимание они обрушивали на бедную Татьяну.

Та с ужасом представляла, как снова придется таскать на всех продукты и постоянно думать, как бы чего не случилось с хрупким здоровьем ее подопечных. А тут еще выяснилось, что провалилось крыльцо – значит, старушки, чего доброго, могут сломать ногу.

На робкий вопрос «Не можешь ли починить?» сын Павлик, накачанный парень двадцати четырех лет, ответил, что где-то в Гватемале ожидается извержение вулкана и мир без его снимков ну никак не обойдется. Вылетает на днях, просто забыл предупредить. Татьяна тут же поняла, что сгнившие доски не идут ни в какое сравнение с потоками лавы, облаками вулканического пепла и ожиданиями многих и многих любознательных жителей планеты. Даже устыдилась своей неуместной просьбы…

Накануне, размышляя, к кому бы обратиться за помощью, она сидела на ступеньках злополучного крыльца, кутаясь в старую кофту, когда в поле ее зрения попал мужик, прохаживающийся по соседнему участку.

«Ага! – обрадовалась Татьяна. – Не иначе как у Семеновны объявился родственник. Он-то мне и нужен. Такой точно знает, за какой конец держат молоток!»

Татьяна поднялась, отряхнула джинсы и вальяжной походкой прогуливающейся барышни направилась к покосившемуся темно-серому забору, разделяющему участки.

– Добрый день, – начала она, лучезарно улыбаясь. – А вы погостить приехали или как?

– Или как. – Он остановился на том месте, на котором застал его вопрос, и Татьяна смогла разглядеть мужика получше.

Увиденное ее расстроило, как, впрочем, и реакция на безобидное приветствие. Приблизительно Татьяниного возраста, незнакомец был мускулист, широк в плечах и смугл, но не от природы, а оттого, что много времени успел провести на свежем воздухе. Не брился он дня три, не стригся – с пару месяцев. Одет был в тренировочные штаны, тенниску, только на значительном расстоянии казавшуюся белой, и кроссовки. Массивная золотая цепь на шее и перстень-печатка на пальце дополняли туалет, на взгляд Татьяны несколько диссонируя с общим стилем одежды.

Мужик же, видимо, считал иначе и, проведя ладонью по груди, как бы проверяя, на месте ли «голда», поинтересовался:

– Чё надо?

Так сразу переходить к делу молодая женщина не решилась, а от продолжения беседы отбил тон мужика – грубый и неприязненный.

– Я… я… просто я поздороваться хотела… – Татьяна смущенно умолкла и, опустив глаза долу, еле слышно закончила: – Простите.

– Да не за что, – милостиво ответствовал незнакомец и, повернувшись, вразвалочку направился к дому, такому же доходяге, как и Татьянин.

Их участок был угловой, и забор часто валили машины, не смогшие или не пожелавшие вписаться в поворот. Территория заросла бузиной и елками. Хвоя в некоторых местах так густо усыпала землю, что не давала расти траве. Те несколько грядок, что удалось отвоевать у фактически дикой природы, давали весьма скудный урожай лука, редиски, салата и огурцов, но на лето хватало всем обитателям дома. Созревающие клубничины можно было пересчитать по пальцам, и каждой долго любовались, прежде чем сорвать. От теплицы остался лишь темно-серый остов, с трепещущими на ветру обрывками пленки, который облюбовали местные кошки под отхожее место.

У Семеновны, напротив, садово-огородное дело было поставлено на широкую ногу, поскольку она с детства была приучена к сельхозработам и жила на даче постоянно. Вроде бы ее комнаткой в коммуналке уже давно завладела родня бывшего мужа, а больше никого из близких у нее не наблюдалось.