Ева Геллер - Потрясающий мужчина Страница 4

Аннабель лишь после окончания школы пришла к выводу, что ее голос не представляет из себя ничего особенного. Помимо этого, она обнаружила, что ее аттестат зрелости тоже не слишком выдающийся. На вступительных экзаменах в театральную школу она провалилась. И тогда решила изучать педагогику. Родить дочь она успела еще до выпускных экзаменов.

Тем не менее мама осталась неисправимой оптимисткой во всем, что касается Аннабель. У нас в семье разделение: Аннабель — мамина дочка, а я — папина. Меня это вполне устраивает. Хотя Аннабель с ее короткими золотисто-каштановыми волосами скорее похожа на отца. Так же мало, как и он, она заботится о своей прическе. Такая ерунда ее не интересует. Как и у матери, у нее есть дела поважнее, повторяет Аннабель на каждом шагу. Она якобы обращена в себя, постигает собственную личность. Ни одному нормальному человеку, по ее мнению, не придет в голову хоть словом упомянуть свою так называемую внешность, а посему она постоянно твердит, что ей безразлично, как она выглядит. Аннабель искренне верит, что ее точка зрения должна вызывать восхищение!

В этот вечер Аннабель надела одну из своих «бабьих» юбок. Серо-коричнево-зеленая индийская лоскутная юбка из натурального шелка, как утверждает Аннабель, — мятая, как побывавшая в употреблении туалетная бумага. Сверху — серая тряпка с У-образным вырезом и гигантскими проймами. Все блузки и майки, которые носит Аннабель, отличаются глубоко вырезанными проймами: только они гарантируют, что каждый стоящий или сидящий рядом с ней увидит ее отвисшие груди и — что для нее, похоже, важнее всего — небритые подмышки. Волосы там такие длинные, что видны, даже когда ее руки опущены вниз. Но ей и этого мало: Аннабель то и дело скрещивает руки на затылке, чтобы курчавые волосы имели возможность лицезреть все окружающие. Это ее любимая поза. При этом она хлопает руками, как крыльями, — таким образом лучше распространяется чудовищно натуральный запах ее подмышек.

Сольвейг сидела под столом. Собственно говоря, ей полагалось сидеть рядом с моей матерью, но она настояла, что будет сегодня котенком! А котята едят под столом. В отличие от своей матери Сольвейг всегда одета шикарно. На ней было небесно-голубое платье в стиле Лоры Эшли с большим кружевным воротником и такого же цвета атласный бант на льняных волосах. Издалека она напоминала ангелочка.

Когда мы ели паштет, она пыталась порвать «котеночьими» коготками мои чулки с лайкрой — единственную дорогую пару. Я шепнула ей, чтобы не слышала Аннабель, что, если она немедленно не прекратит, я сломаю ее видеомагнитофон. Этого она боится. Видеомагнитофон — единственная вещь, которую Сольвейг не пыталась ломать. Поэтому она верит: если видик не работает, значит, его сломал кто-то из взрослых.

На безопасном расстоянии от Сольвейг, на высоком комоде стояла наша с Элизабет модель — дипломная работа, за которую мы получили премию. Элизабет притащила ее на праздник, чтобы все могли полюбоваться: макет филиала нашего банка «Фабер и Лейбниц». С кассовым и рабочими залами, с помещениями для консультаций клиентов, задуманными нами как маленькие изолированные комнатки. Мы собрали доскональную информацию о том, какие проблемы с планировкой возникают в банках, и выяснили, что многие клиенты предпочитают конфиденциальность при разговоре со своими банкирами. Поэтому наш проект получил более высокую оценку, чем все другие, в которых преобладали огромные и открытые консультационные залы. Но это касалось чисто теоретического решения. Наш макет оказался еще и самым красивым. Филиал банка — старомодный, как викторианская контора, темно-зеленый, с малюсенькими латунными лампами. Изюминкой были прямоугольные колонны с коринфскими капителями. В колонны мы запрятали встроенные шкафы для документов. Тем самым, не нарушая стиля, мы разместили обязательные по условиям задания рабочие шкафы.

Главной проблемой при сооружении макета было найти обои в такой мелкий рисунок, чтобы он подходил к масштабам модели. Отыскать их мы не смогли и в конце концов сами расписали акварельными красками обои, затратив на это не один день. Крошечные вьющиеся растения, отдающие в синеву, на зеленоватом фоне. Мы даже нарисовали на устланном ковром полу тени от колонн, чтобы создать иллюзию падающего света. Совсем в духе профессора Зингера, любящего повторять: «Если неверна деталь, неверно и все целиком». Он абсолютно прав: поначалу наш макет производил идеальное, но безжизненное впечатление, и только когда мы нарисовали тени, модель ожила. Каждый, кто ее видел, приходил в восторг. За исключением Сольвейг и Аннабель.

— Посмотри-ка, что они построили, — сказала Аннабель дочери, наблюдая, как Элизабет водружает макет на комод. — Ты не хочешь попросить Виолу и Элизабет смастерить тебе такой же кукольный домик?

К счастью, Сольвейг этого не хотела, она была обижена, что ей не разрешили потрогать макет руками.

— Я знаю, почему Сольвейг не нравится ваш макет, — с грустью произнесла Аннабель, словно ей предстояло открыть нам печальную, но справедливую истину, — он противоречит детской натуре.

Я равнодушно внимала ее откровениям. Аннабель постоянно утверждает, что то или иное не соответствует детской натуре. Это ее самый убийственный аргумент. О'кей, значит, наш банк противоречит детской природе.

— Священная корова-мать, — проворчала Элизабет, уверившись, что Аннабель уже не может нас слышать.

— Я страшно рада, что скоро мне придется выносить ее общество только по большим праздникам, — с облегчением вздохнула я.

— Если бы я был каким-нибудь бедствием, то, наверное, голодом, — воскликнул господин Энгельгардт, когда в дверях появилась его жена с нашей супницей в руках, которой испокон века никто не пользовался.

— А теперь на очереди холодный суп из дыни с омаром, — объявила госпожа Энгельгардт. — Приятного аппетита.

— Нет, лучше я стал бы нашествием саранчи, — после недолгого раздумья сообщил господин Энгельгардт, зачарованный видом розовато-красного супа. — Холодный суп из дыни с омаром! Самый прекрасный суп этого сезона!

— А где омар? — поинтересовался мой отец.

— Омар, естественно, в супе — в виде пюре, — вздохнула мать, словно каждый день только тем и занималась, что делала пюре из омаров.

Все пробормотали «гм, гм, гм» и принялись за суп.

— Бенедикт уже ребенком был гурманом, — заметила мать Бенедикта. — Не ел ни шпината, ни лука, ни кислой капусты.

— Может, от того, что вы перед подачей забывали разморозить шпинат? — громко предположил Нико и захохотал. Все вынужденно заулыбались.