Ирина Лобановская - Жду, надеюсь, люблю... Страница 4

Сейчас Марина больше всего завидовала сестре, спокойно лежащей с книгой на диване. Потом вдруг вспомнила, как отец неожиданно легко и быстро превратился в старика, ссутулился, стал даже меньше ростом, все чаще и чаще жаловался на сердце. Лицо отца казалось постоянно напряженным и вымытым до белизны, словно сделанным из слоновой кости. О чем он все время размышлял, что его угнетало? И эти дурацкие, бессмысленные ежевечерние курения с соседом Макар Макарычем на лестнице… Пустая говорильня… Что они находят для себя в этом тупом стоянии у темного окна, на холодной площадке, возле мусоропровода, освещаемые только редкими, хилыми вспышками чахлых сигарет? Почему отца не тянет так в свою квартиру, к жене и дочкам, как к нечестному соседу, живущему на грязные деньги сына?…

Марина подошла к аптеке и остановилась. Дверь была заперта. На звонок пришлось нажимать долго: то ли его плохо слышали в глубине аптеки, то ли аптекарь лег отдохнуть. Наконец он вышел отворить: старенький, седенький, с шаркающей походкой, рожденный сказкой Каверина, придумавшего аптеку «Голубые шары». А потом у писателя появилась чудесная «Верлиока»…

Когда-то именно отец приносил в дом книги, много книг, и мать порой сердилась, что нельзя заставить все стены книжными полками и вообще-то есть библиотеки. Отец приохотил Мариков к чтению и познакомил с книгами Каверина, который, как они долго считали, написал только «Двух капитанов».

Марина объяснила аптекарю, что ей нужно. Он долго, пристально рассматривал покупательницу, словно не сразу понял смысла ее слов.

— Я не имею права давать лекарства без рецепта, — медленно произнес он. — Но уже поздно, и вы пришли одна. Сейчас так опасно ходить вечерами…

Марина собралась доложить старичку, что это ее выгнали на ночь глядя любящие родители, но передумала. Небрежно бросив блестящую пластину лекарства в сумку, Марина нехотя потащилась домой.

Точно так же оплывали свечками в тумане фонари и шаркали об асфальт мокрые разорванные босоножки. Сейчас отец выпьет таблетку и уснет… И мама тоже заснет, уставшая, привычно зажав ладонью правый бок, где все время ноет печень.

Лифт Марина почему-то вызывать не стала, боясь нарушить случайное хрупкое равновесие и обеспокоить соседей. Осторожно, на цыпочках поднялась по лестнице и остановилась на площадке возле мусоропровода, где вечно стояла коробочка с окурками. Посмотрела в грязное темное окно. Брезгливо пожала плечами. Что она здесь забыла? А все-таки, почему отца каждый вечер так тянет сюда, к соседу, из своей нормальной, чистой квартиры? Зачем эти ежевечерние откровения? Да и о чем можно столько разговаривать? Все по уму…

Марина прижалась плечом к немытой, сто лет не крашенной стене. Подслушать бы отца и соседа как-нибудь ненароком… Надо будет подговорить сестру.

Марина стояла и стояла, не торопясь домой. Не понимая самой себя, своих поступков и ощущений. Она вообще больше ничего не понимала. Мать, отец, бабушка, брат, они с сестрой… Что все это значит? Для чего и зачем? Сосед с его паршивым сыном… На секунду перед ней возникло печальное лицо отца с четкими, глубоко запавшими, словно вбитыми временем в кожу морщинами возле рта. Отцу все время нужны таблетки… А у мамы так часто приступы холецистита…

Марина намертво прилипла к пыльной стене.

Было тихо и пахло табаком.

Глава 2

— Ты чего призадумалась? Сестра Арина…

Приехала-таки, как предупреждал Володя.

Марина села на стул, церемонно сложив на коленях руки. Почему люди обожают выспрашивать и говорить? Почему бы им не помолчать малость, не подумать о себе и своей жизни? Но вот — не подумать…

У сестры тоже жизнь не задалась. Но по-другому. И как права оказалась мать, которая всегда грустила, глядя на Мариков, этих своих попугайчиков-неразлучников, всюду и всегда ходивших крепко сцепившись пальцами! И детей у Арины не было.

Сестра жила волшебно-сказочно. Она считала, что все всегда делает хорошо и правильно, а потому у нее в доме вечно высилась груда немытой посуды, пока сестра увлеченно, в который раз, рассматривала свои украшения и наряды, читала детективы, бессмысленно пялилась в телевизор…

— Давай я вымою, — однажды предложила Марина.

— Вот еще! — фыркнула Арина. — И думать не смей! Вот кончится в доме вся чистая посуда, тогда тот, кому понадобится есть и пить, и вымоет. Метод замечательный! Очень тебе советую перенять.

Муж Арину обожал.

— Ты чего призадумалась?

Сестра тревожно заглядывала Марине в лицо.

Марине удалось прожить с хорошим парнем Ромкой, своим первым мужем, не так уж много. Хотя говорят, что семь лет — срок серьезный. Они продержались чуточку больше. Но с великим трудом. И стоило ли так стараться? Не жизнь им выпала на долю, а сплошная и стойкая несовместимость характеров: что Марине по сердцу, то Роману и даром не надо. И наоборот. Правда, после развода они остались в неплохих отношениях. Победила дружба, часто смеялась Марина. Но это лишь внешняя сторона вопроса. Слава редко вспоминал отца. Очевидно, на открытом счете его души весь вклад сыновней любви был оставлен на имя матери, что бывает нередко. А Иван… Иван виделся с отцом, хотя тоже нечасто.

Марина сразу не захотела взять фамилию Романа. Сказала:

— Это что же, я буду Бараниной?

И осталась Бычковой. Детям она тоже дала свою фамилию.

Ромка переехал жить к Марине на Песчаную. Тогда родителям удалось найти потрясающе выгодный, просто редкий обмен в соседнем доме и разбить свою большую квартиру на две. Сестра жила у мужа, Александр отделился давно. Все по уму…

Роман просыпался здесь рано, в шестом часу утра: спать мешала оглушающая тишина. У Бараниных под окном ходил трамвай, и Ромка к нему привык. Необычная, странная тишь беспокоила и будила. Жена нежно дышала в плечо. Роман лежал и думал, что вот напрасно она не взяла его фамилию, а раз так, значит, вообще ничего его не принимает, не хочет. Упрямая, и жить будет дальше только по-своему, с Ромкой не считаясь, как будто он и не вошел вовсе в ее жизнь. Он уже несколько раз спрашивал жену:

— Мариша, ты почему мою фамилию не взяла?

Сначала она смеялась, потом стала с досадой отмахиваться, наконец, разозлилась.

— Не занудствуй, что ты прицепился к одной мысли? — сердито сказала она. — У тебя других забот нет? Вон полка на кухне не закрывается, сделай защелку.

Роман защелку сделал — он все умел, — но про фамилию забыть не мог. Это всегда так, думал он, начинается с мелочей, с пустяков, а переходит в большое, серьезное, а там развод… И холодел от своего предположения: он не хотел разводиться с Мариной.