Дженнифер Уайнер - Чужая роль Страница 4

— Не хотелось бы впутываться в это…

— Скажите, Тодд, — вкрадчиво начала Роуз с интонациями, приобретенными в юридической школе, теми самыми, которые в ее воображении неотразимо действовали на дурачка-свидетеля, готового мигом выложить всю подноготную, — когда вы и моя сестра общались в туалете, что именно там происходило?

Ответа она не дождалась.

— Нет, подробностей я не требую, — заверила Роуз, — просто хочу указать, что вы уже, как вы сами выразились, «впутались» в это дело. Итак, почему бы вам не быть последовательным и не отвезти мою сестру домой?

— Послушайте, думаю, она нуждается в помощи, а мне в самом деле пора ехать. Я… Я взял машину у брата, нужно вернуть…

— Тодд…

— Может, позвонить еще кому-то? Вашим родителям? Матери?

Роуз почувствовала, как остановилось сердце, и закрыла глаза.

— Вы где?

— «Черри-Хилл Хилтон». Встреча выпускников.

Щелчок. Тодд растворился в эфире.

Роуз обмякла. Вот она — реальная жизнь. И сознание того, кто она есть на самом деле, надвинулось на нее как автобус с неисправными тормозами. Вот она, правда: Роуз не из тех, в кого мог бы влюбиться Джим. Она не та, какой хотела бы быть: жизнерадостной, свойской, нормальной девчонкой, любящей красивую обувь, девчонкой, у которой нет других забот, кроме как пойдет ли на этой неделе повтор «Скорой помощи». Правда крылась в кассете с 17 упражнениями, которую она не нашла времени развернуть, не говоря уж о самих упражнениях. Правдой были ее волосатые ноги и уродливое нижнее белье. И хуже всего, что правдой была ее сестра, ее роскошная, сбившаяся с пути сестра, фантастически несчастная и поразительно безответственная. Но почему именно этой ночью? Почему Мэгги не могла позволить ей насладиться этой единственной ночью?

— Мать твою, — тихо простонала Роуз. — Мать твою, мать твою, мать твою!

Прошлепала босиком в спальню, ощупью отыскала очки, спортивные штаны, сапоги и ключи от машины. Нацарапала записку Джиму («Семейные неприятности, скоро буду») и поспешила к лифту, собираясь с силами, прежде чем мчаться куда-то в ночь и в очередной раз таскать из огня каштаны для сестрицы.

На входной двери отеля красовалась надпись:

«Добро пожаловать, выпуск-89!»

Роуз прошла через вестибюль: сплошной фальшивый мрамор и алое ковровое покрытие — в опустевший зал, провонявший табачным дымом и пивом. Столики были покрыты дешевыми бумажными скатертями в красно-белую клетку. В углу обосновалась пьяная парочка. Роуз присмотрелась. Не Мэгги. Пришлось идти к бару. Мужчина в грязном белом костюме убирал стаканы, а ее сестра, в коротеньком, узеньком, абсолютно неподходящем для ноября, как, впрочем, и для любого появления на людях платьишке, скорчилась на высоком табурете, тупо глядя в пространство.

Роуз помедлила, стараясь выработать стратегию. Мэгги выглядела лучше некуда… если не брать в расчет смазанный макияж, запах перегара и блевотины, окружавший ее густым облаком, стоило только подойти поближе…

Бармен сочувственно кивнул Роуз:

— Она здесь недавно. Где-то с полчаса. Я тут за ней присмотрел. Не давал ничего, кроме воды.

«Потрясающе, — подумала Роуз. — Интересно, где ты был, когда ее трахали, судя по всему, целой компанией в туалете?»

— Спасибо, — коротко обронила она и не слишком деликатно тряхнула Мэгги за плечо. — Мэгги!

Та скосила один глаз и поморщилась?

— …ставьмня в пкое, — пробормотала она.

Роуз вцепилась в бретельки платья сестры и потянула. Зад Мэгги дюймов на шесть приподнялся над сиденьем.

— Праздник кончился.

Мэгги, покачиваясь, встала и носком серебряной босоножки проворно лягнула Роуз в коленку. Носком той самой серебряной босоножки на шпильке от Кристиана Лабутена, заветной, вымечтанной, купленной всего две недели назад и, как до сей минуты думала Роуз, мирно покоившейся в коробке. Вторая босоножка в чем-то липком — в чем именно, ей совсем не хотелось знать.

— Эй, это мои туфли! — возмутилась Роуз, дергая сестру за платье.

«Мэгги, — расстроилась она, ощущая, как ярость бурлит в крови, — способна захапать и загадить все».

— Твою ма-а-а-ать, — проблеяла вонючая красотка, извиваясь всем телом в напрасной попытке вырваться.

— Ты невыносима, — прошипела Роуз, цепляясь за бретельки.

Но Мэгги продолжала выкручиваться и отбиваться носками босоножек — босоножек Роуз!

— Оскорбление словами и действием, — пробормотала Роуз, представив синяки, которые непременно проявятся к утру. — Я ни разу их не надевала!

— Эй, вы, полегче! — окликнул бармен, оживившись и явно надеясь, что инцидент перерастет в бои без правил.

Но Роуз проигнорировала его и — где волоком, где толчками — вытащила сестру из бара и запихнула в машину.

— Если собираешься блевать, — предупредила она, рывком затягивая на Мэгги ремень безопасности, — постарайся предупредить заранее!

— Пошлю телеграмму, — промямлила Мэгги, нашаривая в сумочке зажигалку.

— Даже не думай курить!

Роуз включила фары, вывернула руль вправо, выехала с опустевшей парковки на шоссе и направилась в сторону моста Бенджамина Франклина и Белла-Виста, где находилась последняя по счету из бесчисленных съемных квартир Мэгги.

— Не туда, — объявила Мэгги.

— О'кей, — согласилась Роуз, стискивая руль. — Куда мы едем?

— К Сидел.

— С чего это?

— Отвези меня, и все, договорились? Иисусе! Мы не в полиции, нечего меня допрашивать!

— Не в полиции, — сухо подтвердила Роуз. — И я всего лишь твой личный таксист. Объясняться необязательно. Только набери номер, и я у твоих ног.

— Сука, — прошипела Мэгги. Откинутая на сиденье голова беспомощно моталась из стороны в сторону при каждом рывке руля.

— Знаешь, — заметила Роуз самым спокойным тоном, на который оказалась способна, — по-моему, вполне реально побывать на вечере выпускников, не вливая в себя столько водки, чтобы потом даже не заметить, как отключишься в туалете.

— А ты что, нанялась в полицию нравов?

— Достаточно, — продолжала Роуз, — просто приехать, пообщаться со старыми друзьями, потанцевать, поужинать, немного выпить и при этом носить одежду, купленную за собственные деньги, а не украденную из моего шкафа…

Мэгги открыла глаза, уставилась на сестру и ткнула пальцем в большую белую пластиковую заколку для волос.

— Эй, девяносто четвертый год передавал тебе привет, — хмыкнула она. — И просил вернуть прическу.

— Ты о чем?

— О том. Таких теперь никто не носит!

— Да ну? В таком случае, почему бы тебе не объяснить, что носят самые модные девушки, когда приходится среди ночи ехать невесть куда и забирать из баров пьяных сестер? Хотелось бы знать! Интересно, создали ли Версаче и Валентино коллекции специально для таких, как мы!