Керстин Гир - Непристойное предложение Страница 4

И, насколько я помню, с тех пор он всегда обращался ко мне «Невестка» или «Дингс». В принципе, наверно, я должна быть ему благодарна, что о достоинствах моей груди он не стал говорить в своей речи на торжестве по случаю нашей со Штефаном свадьбы. А то для нас обоих это могло бы стать в высшей степени двусмысленно.

С тех пор, к счастью, эта тема не всплывала в наших разговорах. Впрочем, и комплиментов в свой адрес я от него больше не слышала никогда.

– Привет, Фриц, – подошла я к нему.

Я не ожидала никакого ответа, потому что не в привычке свекра было отвечать на приветствия. Он снисходил до того, чтобы заговорить с нами, в лучшем случае лишь за столом. И для меня такой чести было более чем достаточно.

Детей не особенно смущала недовольная физиономия деда.

– Дед, дед, расскажи нам какую-нибудь историю!

– Дед, может, ты посмотришь картину, которую я тебе нарисовал?

– Дед, давай я буду твоим всадником.

– Слезайте с меня, – ворчал Фриц. – И руки прочь от газеты. Она стоит недешево.

Катинка повернулась к нам.

– Разве это не мило? Дедушка с тремя внучатами. Я только вчера прочитала, что научно доказано: дети – источник вечной молодости.

– Да-да, прежде всего для своих матерей, которые годами недосыпают из-за них, – пробормотала я в ответ. – Если умолчать о том, что приходится кочевать от одной нужды к другой.

– Ну, Оливия, ты совершенно не понимаешь, о чем говоришь!

Опять – двадцать пять! Катинка могла бы казаться очень милой, если бы постоянно не пыталась втянуть меня в дискуссию о детях вообще и о нашей со Штефаном бездетности в частности. Я бросила молящий о помощи взгляд на Штефана, но он уже занимался детьми, которые, оставив в покое деда, дружной ватагой накинулись на своего дядю.

– Я не говорю, что растить детей – это не требующее колоссальных усилий занятие, – сказала Катинка. – Но эти усилия оказываются вознаграждены тысячекратно. На вашем месте я не стала бы упускать такую возможность. – Здесь она сделала многозначительную паузу, во время которой ее взгляд сконцентрировался на надписи на моей майке: «Мне уже исполнилось тридцать – пожалуйста, переведите меня через дорогу». – Лучше вам поспешить, пока не стало совсем поздно. Ах, кстати, у нас есть для вас сюрприз.

Для Катинки все дамы после тридцати, не занятые воспитанием потомства, были подозрительны. Значит, что-то у нас не в порядке с гормонами. И кроме того, существовал еще социальный аспект: с какой стати дети Катинки должны будут нести расходы на наше пенсионное обеспечение? Катинка считала, что это несправедливо.

Я уже представила себе, что это будет за сюрприз (недаром Штефан прозвал сестру «Несушка-рекордистка»), и быстро выскользнула в зимний сад, прежде чем она что-нибудь скажет.

Стол к воскресному завтраку всегда накрывали в зимнем саду, не важно, была ли на дворе зима или лето. Старший брат Штефана, Оливер, и его жена, Эвелин, уже сидели за столом вместе с мужем Катинки, Эберхардом. Эберхард являлся для всех настоящим бедствием. Для меня всегда оставалось загадкой, что Катинка в нем нашла и что вообще в нем можно было найти. В то время как она после каждой беременности снова приводила себя в порядок диетами и голодом, чтобы влезть в свой 38-й размер, он с каждым ребенком прибавлял в весе и размере живота. Но самым смешным было то, что пропорционально прибавляемым килограммам неотвратимо возрастала и его самооценка.

– Женщины должны следить за своей фигурой, – не забывал регулярно подчеркивать он, сопровождая эту фразу странным квакающим смехом.

– Все уже собрались для созерцания воскресного затопления «Титаника»? – сказала я вместо приветствия, но лишь Оливер удостоил меня взглядом; двое других уже находились в состоянии первой воскресной дискуссии.

– Привет, Блуменкёльхен, – сказал Оливер.

– Привет, Блуменколь,[5] – ответила я ему в тон.

Все это звучало несколько по-дурацки, но прозвища, придуманные нами друг для друга, звучали именно так, коль скоро лишь мы вдвоем имели «проблемы» с цветом волос. Оливер никогда не выглядел таким презентабельным, как Штефан. Его глаза не были голубыми, улыбка не была столь обезоруживающей, а волосы столь блондинистыми. Зато они кудрявились еще сильнее, чем мои. Настолько сильно, что Оливер был вынужден стричься очень коротко, потому что и в самом деле не хотел выглядеть словно кочан цветной капусты. Кроме того, он был довольно крупный и неуклюжий, чтобы, как Штефан, казаться похожим на Брэда Питта. Зато его жена Эвелин – вот до чего несправедливо устроен мир! – была вылитая Дженнифер Энистон, даже несмотря на то что не умела так смеяться. Точнее говоря, возникало подозрение, что Эвелин вообще не умеет смеяться. Самое большее, что мы видели, – это как она улыбается, да и то улыбки эти были всегда какими-то кисловатыми. Хотя следует признать, что ее привлекательности это ничуть не вредило. Она была одета во что-то черное, шикарное, определенно очень дорогое, но лицо, как обычно, имело такое выражение, будто у нее болят зубы. Может быть, дело было в Эберхарде, а может быть, в том, что зубы у нее и в самом деле болели.

Оливер заинтересованно изучал мою грудь.

– А что, тебе уже и в самом деле тридцать?

Я смущенно кивнула.

– И даже еще несколько годиков, судя по слою пыли на этой майке, – едко добавила Эвелин.

– Эге, – буркнул Эберхард и с забавно-сосредоточенным выражением лица уставился на майку. Ничего похожего у Катинки дома, конечно, не было. – Неплохо, господин Шпехт.

Я понятия не имела, что мне следует ответить на это глубокомысленное бурчание Эберхарда.

– Я еще ни разу ее не надевала, потому что, казалось, она мне слишком мала, – сказала я, так как внезапно мне пришло в голову, что не помню, кто подарил мне этот дурацкий топ на день рождения.

В конце концов, это могли быть и Эберхард, и Катинка. В этот момент мне пришла в голову мысль, что я упустила возможность надеть майку с новыми брюками, приобретенными на распродаже, а влезла в эти совсем неподходящие джинсы. Глупая ошибка.

– О тебе можно говорить все, что угодно, но ты смелая, – сказала Эвелин.

Я исподтишка изучала ее с головы до ног, но это было безнадежно: она была одета безупречно. Чтобы подобрать свой гардероб, она, конечно, обошла не один магазин женской одежды, однако и без этих дорогих шмоток Эвелин была замечательно хороша собой. Среднего роста, очень стройная, с короткой стрижкой светло-каштановых волос. Во всем ее облике и фигуре не было ни одной проблемной зоны; моя же фигура, напротив, в определенные дни представляла собой сплошную проблемную зону. Вам это тоже знакомо? На голове словно кочан капусты, под глазами мешки, а на подбородке, как назло, вскочил ненавистный прыщ, с которым еле-еле протискиваешься в дверь. На внешнем виде Эвелин и такие дни почему-то не сказывались. Глаза у нее были карие, обрамленные умело подкрашенными пушистыми ресницами, а узкие элегантные очки, которые она носила, лишь подчеркивали безупречность лица. Даже веснушки расположились на носу именно в тех местах, где это было нужно, и даже с помощью лупы вряд ли можно было бы найти среди них хоть одну неподходящую по размеру. Руки были идеально ухожены, так что я поскорее поспешила спрятать неотмытые от садовой земли пальцы в карманы, прежде чем Эвелин успеет сделать хоть одно замечание по этому поводу. Только вот джинсы были настолько тесны, что края карманов тотчас пережали мне сосуды и кисти начали затекать.