Ширли Лорд - Сторож сестре моей. Книга 2 Страница 4

— Ян, это ты? Ян… Ян… — ее голос потонул во всеобщем гвалте. Он повернулся и заговорил с кем-то. Это был Ян. Она порывисто замахала рукой, пытаясь привлечь его внимание, но тщетно. Он явно не заметил ее. Он уходил.

Совсем недавно она где-то читала, что сейчас Ян на пути к вершине в компании «К.Эвери». В течение нескольких последних лет, работая в главном офисе основной компании, Ян своими исследованиями в области коррекции кожи создал себе солидную репутацию.

Она не заикнулась об этом Бенедикту, так как он до сих пор питал странную ревность к Яну, что стало причиной перевода того в Голландию много лет назад. Теперь Бенедикт ничего не сможет с ним сделать, однако не существовало ни малейшей надежды на восстановление продолжительных дружеских отношений, даже если бы обе компании не соперничали между собой. Брат Яна Виктор, тоже работавший в фирме «К.Эвери», никогда не упускал ни единой возможности очернить «Луизу Тауэрс» на страницах печати и в публичных выступлениях. Она знала, что с самого начала Виктор невзлюбил ее лично и люто ненавидел компанию, которую Бенедикт позволил ей построить, назвав своим собственным именем.

Луиза решила, что позвонит Яну в офис «К.Эвери» — если не сегодня, то как-нибудь на неделе. Она позвонит, чтобы пожелать ему удачи и поздравить его с тем, чего он достиг. Она верила, что они смогут поговорить как цивилизованные люди. Возможно, она даже отважится рискнуть и встретится с ним, хотя бы на несколько минут, чтобы сказать, как она рада его успеху. В свое время она поклялась, что больше ничего не станет скрывать от Бенедикта, но это было совсем другое. Она обязана Яну, она должна объяснить, что вечно будет благодарна ему; и не только потому, что успех «Открытия», как оказалось, заложил основу, на которой была построена вся компания, но и за то, что он внушил ей надежду и мужество в черные для нее дни в Лондоне.

Именно Бенедикт позвонил ей в Калифорнию, чтобы сказать о смерти мадам Рубинштейн. Но смерть Мадам, как он дал понять в своей неподражаемой манере, явилась лишь одной из причин, побудивших его позвонить.

— Фирма «Рубинштейн» со своими филиалами по всему миру оценивается примерно в сто миллионов, однако на ее создание потребовалось семь десятилетий. Мы уже проделали добрую часть пути, а мы лишь в начале второго десятилетия, — радостно заявил он ей. — Как тебе известно, некогда я серьезно думал о покупке «Рубинштейн», но сейчас у меня есть собственная, домашняя звезда. Итак, что ты думаешь о ранчо, принадлежащем той кинодиве? Там полно паразитов, но Сьюзен и Дэвид рассказали мне о парне, который успешно справился с осушением тоней вокруг Нассау для Лайфорд Кей, и, возможно, он сделает то же для нас. Мне нравится идея открыть водные лечебницы «Луизы Тауэрс» на обоих побережьях, одну на зимний сезон, другую на летний.

— Я думаю, что ранчо со всех сторон окружено горами. Сейчас еще весна, но там практически нечем дышать, — ответила ему Луиза. — Летом там, наверное, будет душно. Мне кажется, что нам, вероятно, следует выбрать место с более прохладным климатом по контрасту с Флоридой. Я бы назвала Мэн, если бы там уже не было «Элизабет Арден». Быть может, подойдет Колорадо или Вермонт, или где-нибудь поближе к Нью-Йорку — в Коннектикуте. Если мы выберем Колорадо, то там можно открыть лечебницу, которая работала бы круглый год, и предлагать катание на лыжах как часть оздоровительной программы для тех, кто предпочитает снег солнцу.

Теперь он стал считаться с ее мнением, как никогда прежде. А она, что ж, она старалась, чтобы у Бенедикта никогда не возникало поводов сомневаться, что все ее помыслы, во сне и наяву, были только о нем.

Именно в этом, убеждала она себя, истинная причина того, что она предложила, а Бенедикт согласился, поручить Чарльзу международный отдел «Луизы Тауэрс» с тем, чтобы освободить ее от бесконечных поездок. Бенедикт никоим образом не мог обойтись без нее столь продолжительное время. Чарльз замечательно работал в компании, хотя разъезды, увы, не сделали его брак счастливее.

— В райском саду проблемы, — предупредил Бенедикт Луизу на Пасху, когда Блайт не появилась на традиционном пасхальном ленче «Тауэрс фармасетикалз». Во время этого мероприятия, проводившегося ежегодно в главном офисе компании, Бенедикт весьма торжественно объявлял об огромном финансовом пожертвовании городским больницам и разбивал пасхальное яйцо, добытое в Центральном парке. Присутствие на приеме было обязательным для всех членов семьи, и на него явились Сьюзен и Дэвид с двумя детьми — Кристофером, или, как его теперь все называли, Киком, и Фионой; Леонард и Марлен со своей пухленькой дочерью Зоей, только начинавшей ходить; а также избранные среди кузенов, нянюшек и слуг — и, конечно же, Чарльз.

Он около часа беседовал наедине со своим отцом после того, как все разъехались, пребывая в разной степени восторга и изнеможения; Чарльза не пришлось долго уговаривать, чтобы он поехал в апартаменты на Парк-авеню на пару стаканчиков отменного бренди из личных запасов Бенедикта. Луиза почувствовала, что о Блайт лучше не вспоминать. Потом Чарльз, нетвердо державшийся на ногах, сел в лимузин «Тауэрс», и его отвезли домой, в район Семьдесят третьей улицы. Бенедикт даже похвалил Луизу за то, что ей удалось развеселять Чарльза и отвлечь его мысли от семейных забот.

И она постоянно отвлекала Чарльза от невеселых размышлений. Сегодня, собираясь отдать последний долг Мадам, она попросила его сопровождать ее, и он ждал в центральном холле «Кемпбелл», когда она вышла из лифта, бледная, красивая, печальная.

— Я даже не представлял, как много она значила для тебя, — сказал он, когда в машине она сняла очки, и он увидел то, чего не видел почти никто и никогда — слезы, блестевшие на глазах Луизы Тауэрс.

Чарльз тоже казался несчастным. Он похудел, но выглядел лучше, чем когда-либо, все больше напоминая своего отца, его более мягкую, добрую, молодую копию. Он ласково и сочувственно смотрел на нее, подумав, что она оплакивала Мадам. И это было так, но еще она оплакивала и себя. Все осталось по-прежнему. Как только она встречалась с Чарльзом наедине, а такое она теперь позволяла себе нечасто, ее охватывало все то же странное желание. Ей хотелось прислонить голову к его плечу и забыть обо всем на свете. Ей хотелось, чтобы его сильные, молодые руки прижали ее к груди. Ей хотелось… Она не разрешала себе думать о том, чего ей хотелось.

Она вложила свою руку в замшевой перчатке в его и сказала:

— И я тоже не осознавала, как много она значит для меня. Мне очень, очень грустно, что она так и не дала мне возможности поблагодарить ее.