Мой обман (СИ) - Тимофеева Ольга Вячеславовна Страница 40

— Но там же… — я киваю на живот

— Твоя беременность с самого начала настоящее чудо, поэтому может быть все, что угодно. Неужели ты еще не поняла? И твой малыш очень хочет жить.

— Почему вы тут? — Я ждала увидеть тут кого угодно, но не ее.

— Потому что я знаю, что меня ты будешь рада видеть и не будешь нервничать. Тебе нельзя сейчас.

— А… как вы узнали? — Если знает она, значит знают и остальные…

— Все знают, Лера, и про твою беременность тоже.

— Черт, — вырывается из меня, хотя я столько раз обещала себе не ругаться. — И Миша?

— Он первым узнал.

— Первым?

— У тебя был при себе телефон и там только один номер. Я не знаю, правда ли это, но ему позвонили из реанимации и сказали, что тут девушка без документов. Он тоже тут был вчер авечером, его вызвали…

— Опознать меня…

— Скажешь тоже, подтвердить личность.

Мой телефон рабочий и там действительно был только его номер. Кто знал, что так все получится, лучше бы я записала туда тетю Нину.

— Чтобы ему рассказали о твоем здоровьем, он сказал что он твой муж. Так что не удивляйся, когда тебе скажут про мужа. Они предупредили про беременность и что пытаются сохранить ребенка.

— Он не должен был узнать. Не сейчас.

Я кладу руку на низ живота глажу кожу, не веря, что во мне все еще бьется маленькое сердечко.

— Но он знает. И он не дурак и умеет считать. Все очень переживают за тебя и хотят проведать.

Она крепче сжимает мою ладонь и гладит большим пальцем. Я пытаюсь улыбнуться от приятного чувства, что есть хотя бы один человек, который ничего от меня не ждет, не обижен и не обвиняет…

— Можете соврать ради меня?

— О чем? — настороженно спрашивает.

— Скажите, что у меня слабость и я почти не разговариваю. Все время сплю. Я не хочу никого из них видеть. Мне их жалость не нужна. Я этого не хотела и получила в итоге. Как только они узнают, сразу что-то поменяется. А я не хочу, чтобы ребенок решал все. Мне не нужно какое-то другое отношение из-за жалости. Им было все равно. Достаточно теперь, что они пожелают мне здоровья мысленно. Алисе можете передать, что, как только я выпишусь из больницы, то съеду от вас. А Мише — что его новый пиарщик как раз вовремя появился.

— Лера, перестань, никто тебя не выгоняет.

— Не выгоняет. Я сама уйду. Относиться по-человечески надо всегда, а не только тогда, когда чувствуешь вину.

— Давай мы не будем сейчас об этом. Угроза выкидыша все еще есть, поэтому тебе нельзя нервничать. Ближайший месяц тебя не то что не выпишут, тебе вставать не разрешат. Поэтому пусть все идет своим чередом, не горячись. Я буду рядом. Каждый день могу к тебе приезжать.

— Хорошо, я не буду горячиться. Но пожалуйста сделайте, как я прошу. Я не хочу с ними встречаться.

— Ладно. Я сделаю, как ты просишь, но я не могу запретить ему не приходить. Мы обо всем с Мишей говорили и решили не сообщать твоим родителям. Если надо, скажешь сама.

— Спасибо. Правда. Им точно не надо знать. Как можно дольше. Можете у Миши забрать кое-что мое. В верхней ящике моего рабочего стола остался мой телефон, а тот рабочий я ему верну. Новому сотруднику он пригодится.

Она никак не комментирует это известие, но понимает, что я теперь без работы.

— Хорошо, я попрошу Мишу.

Я тяжело вздыхаю.

— Ты устала? — Я мотаю головой из стороны в сторону и не знаю, как ей сказать. От одной мысли слезы снова скапливаются в глазах. — Что, Лера?

— Мне в туалет надо, поможете встать? — Пытаюсь упереться локтем в жесткий матрас и приподняться.

— Туалет тебе пока для тебя закрыт. Сейчас найду горшок, — усмехается она по-доброму.

— Я не хочу так, — машу головой и падаю на подушку. Снова упираюсь рукой в кровать и хочу перевернуться.

— Лера, ну куда ты пойдешь? — она говорит и не слышит меня.

— Я не не инвалид и не беспомощная, — повышаю голос. — Я не буду ходить в горшок. Я сама смогу дойти.

— Лерочка, тише, — успокаивает меня, смягчая голос. — Это временно. Завтра сама пойдешь, но сейчас тебе нельзя вставать.

— Я не буду… — слезы жгут душу от осознания своей беспомощности. — Помогите мне встать.

— Девочка моя, — она наклоняется и прижимает к себе, — ты все можешь сама, ты здоровая и сильная, но именно сейчас нельзя вставать. Ты же не хочешь причинить малышу вред. Не думай об этом. Ну не плачь, — она вытирает мои слезы.

А мне даже в глаза стыдно ей посмотреть.

— У меня никогда не было своих детей. Дай позаботиться о тебе. Это не стыдно — принимать помощь.

Я зажмуриваюсь и несколько раз еле киваю ей.

— Умница, я помогу тебе…

Я боялась дышать и шевелиться, чтобы не сделать хуже ребенку. Тело все больше затекало, но слабость и все та же туманность в сознании давила и постоянно кидала в сон. Постоянные капельницы и осмотры. Врач обещал перевести в палату в ближайшее время. Может там будет не так одиноко. И я снова проваливаюсь в посленаркозный сон и просыпаюсь от того, что кто-то гладит мою руку.

Перебирает пальчик за пальчиком и подушечками ведет по коже. Мне и глаза не надо открывать, чтобы понять, кто это. Его аромат я не спутаю ни с чем. Но я, правда, не хочу этой жалости сейчас. Он игнорировал меня месяц. Показывал, насколько как человек я ему безразлична, а как девушка, которая его бросила — ненавистна. Намека не подал, что что-то можно вернуть, а теперь сидит тут и жалеет.

Я же просила не приходить. Это сейчас так эгоистично. Ему хочется. А мне сейчас хочется спокойствия. Он будет извиняться, а мне что — страдай и нервничай теперь? Но он не пытается разбудить меня, а я не показываю, что не сплю.

Наши воспоминания перелистываются в памяти, как странички ежедневника. Сложно забыть те яркие ощущения, но больнее от того, что я сама вырвала в тот день остальные страницы и закончила эту историю.

Я наклоняю голову чуть в сторону от него, как будто во сне. На самом деле мне просто надо, чтобы он не увидел, как слезинка оставляет след на коже. Он продолжает сидеть, мягко и равномерно поглаживая мою руку. Я утопаю в этих колыханиях и нежности. Все, о чем я успеваю подумать, прежде, чем снова провалиться в дрему, что сегодня пятница, а по пятницам он куда-то уезжал. Но не сегодня. Хотя может он просто устраивал себе выходной.

Когда просыпаюсь, его уже нет. Зато в гости заглядывает тетя Нина.

— Смотри, что я принесла. — Она приоткрывает пакет и дает заглянуть внутрь. Медведь, которого я купила тогда. — Врач сказал, что тебя переводут в палату скоро. Но ты задержишься в больнице минимум на месяц. Давай создадим тебе тут уют, как дома.

Я тяну руку, чтобы забрать мишку, но тетя качает головой.

— В реанимации нельзя, когда в палате окажешься, тогда достанешь.

— Может я могла бы и дома лежать?

— Может и могла бы. — Она улыбается и поправляет мне одеяло на ногах, — но ты после операции, к тому же мне спокойней, если ты будешь под присмотром врачей.

— Вы говорили им? — Я ловлю ее взгляд, чтобы понять, зачем он приходил.

— Говорила, как и обещала. Я с ними обоими поговорила, отдельно.

— Только он все равно пришел.

— Вот Мишка, — поджимает губы, — я ему устрою. Обещал же, что не пойдет. Что он сказал?

— Ничего, пожимаю плечами, я сделала вид, что сплю. Давайте не будем о нем.

Я хочу у нее спросить про Алису, но догадываюсь, что она скажет. Конечно, она сожалеет. И я не хочу быть злопамятной, но я-то помню, как сказала ей последнюю фразу, что съеду с ее квартиры. А она не возражала…

— Вам все равно надо будет поговорить с Мишей, когда ты будешь чувствовать себя лучше. Лера, а у тебя правда не было денег на жизнь? Миша с Алисой начали анализировать твое поведение. Он как-то сам собрал все и понял, что у тебя происходит.

— Это он может, когда захочет. Только раньше его что-то не интересовало это. Но у меня действительно не было денег. Отец все забрал и заблокировал карточки.

Все и так уже всё знают, поэтому скрывать и врать просто надоело.