Только (не) трогать - Лана Вейден Страница 40

Отскакиваю от кабинки и поворачиваюсь к Марку: заметил или нет? Кажется, не заметил.

И всё-таки — странный он человек.

— Что такое? — почувствовав, что я на него смотрю, Марк поднимает голову.

— Ничего. То есть… вы сказали, что приехали развлекаться, а сами от телефона не отрываетесь.

— Ты предлагаешь мне прямо здесь начать… развлекаться?

— Нет. Я ничего вам не предлагаю.

— Хорошо. Тогда я предлагаю. Хочу показать тебе одно интересное место. Если, конечно, ты уже насмотрелась на девушек.

Я вспыхиваю.

— Звучит ужасно. Так, как будто я… — начав фразу, я не знаю, как её завершить, и замолкаю.

— Ой, прости! — Марк прячет телефон в карман. — Сейчас по-другому спрошу. Если ты насмотрелась на красоту во всех ее проявлениях, мы можем отсюда уйти?

Поджав губы, киваю. Всё же здесь слишком многолюдно — еще чуть-чуть, и начнёт подташнивать.

Мы выходим на длинную улицу и идем вдоль каналов. Тут много клубов и баров, громкий смех смешивается с музыкой и разговорами на разных языках, в нос бьёт сладкий приторный запах. Но постепенно шум размывается, дышать становится легче.

— Я хочу пить, — Марк останавливается около магазинчика с продуктами. — Ты будешь?

— Нет.

Но всё-таки захожу с магазин вместе с ним. Рассматриваю красивые прозрачные бутылочки с листьями мяты. В некоторых, кроме мяты, плавают фрукты: малина, клубника. Пожалуй, такое я бы выпила. Хотя — нет. Лучше не рисковать.

Марк покупает воду без добавок. Снова оказавшись на улице, мы заворачиваем в какой-то переулок и я застываю около другого магазина — книжного. Он уже закрыт, но витрина ярко освещена.

— Смотрите — Бродский! Ну надо же!

— А что тебя удивляет? Мы сейчас в районе площади Спей, это книжное место.

— В смысле?

— Здесь много книжных магазинов, в том числе и букинистических. Раз в неделю проходит книжная ярмарка.

- Не знала. А помните, я говорила, как бабушка заставляла меня учить разные отрывки? Так вот — стихи она тоже заставляла учить. Особенно любила Бродского, а я его терпеть не могла. Не понимала раньше. А потом, со временем, вдруг поняла и полюбила. Я бы купила эту книгу, жаль, магазин закрыт.

— Что поделать. Тут уже почти всё закрыто.

— А почему вы решили связать жизнь с книгами?

Второй раз задаю ему этот вопрос и второй раз он делает вид, что не слышит: открывает бутылку, пьёт воду и кивает куда-то в сторону:

- Мы уже почти пришли.

Дойдя до конца переулка, пересекаем площадь и оказываемся около большой деревянной двери с металлической табличкой. С левой стороны — домофон. Марк набирает код, что-то кому-то говорит (не могу разобрать слов) и открывает дверь.

— Проходи.

Захожу — и словно попадаю в другой город — тихий, умиротворённый. Время здесь будто течет иначе. Рассматриваю ухоженный зеленый дворик. Вдыхаю запах травы и цветов. Подхожу к маленькой часовне.

Место напоминает Хёхст, но и отличается от него: впервые закрытое пространство дарит ощущение бесконечности.

— Тебе нравится?

Марк говорит тихо, но я вздрагиваю — от неожиданности.

— Да, очень. Не думала, что в центре Амстердама есть такое душевное место.

— Это бегинаж. В средние века здесь жили женщины, которые не принимали постриг, однако вели монашеский образ жизни. А сейчас тут живут просто одинокие женщины. Я предполагал, что тебе понравится.

Хорошее настроение сразу улетучивается. Как и желание быть милой.

— Так вы привели меня сюда, чтоб в очередной раз задеть? Это и есть ваше развлечение на сегодняшний вечер?

— С чего ты взяла, что я хочу тебя задеть?

— С того, что я заставляю вас чувствовать то, что вам чувствовать не хочется.

— Глупости. Я привел тебя сюда, потому что мне самому нравится это место. Ограниченное — и в то же время безграничное.

Ушам своим не верю! Он словно прочёл мои мысли. В растерянности прикусываю язык и присаживаюсь на кирпичное ограждение газона.

Марк присаживается рядом. Несколько минут мы молчим, но потом он всё-таки решает заговорить.

— Думаю, пора идти.

— Куда?

По правде, уходить отсюда не хочется.

— Предлагаю поужинать. Всё-таки мы давно не ели.

— Нет. Я не хочу.

— София, скажи честно — почему ты не ешь в общественных местах?

Вопрос внезапный, и я снова теряюсь.

— Я? Да с чего вы взя…

— Я же не вчера родился.

Не нахожу, что ответить. Смотрю на игру теней в окнах старинных домов. И вдруг в голову приходит отчаянная мысль.

— Если вы действительно хотите об этом узнать, я расскажу. Но не просто так. Знаете, есть такая игра, «Правда или действие»? Вы задаете любой вопрос, и…

— Я знаю эту игру. Надо ответить на вопрос, а если отказываешься, нужно выполнить какое-то действие.

— Точно.

— И что же — ты хочешь сыграть со мной в эту игру? — он странно прищуривается.

«Никаких игр с Майером. Никаких игр», — вспоминаю данное себе обещание, но уже не могу остановиться.

— Да. Хочу. Только надо заранее обозначить границы.

— Ну, раз уж мы находимся в месте, где ограниченное становится безграничным, давай договоримся так: границ не будет. Никаких рамок. Никаких запретов. Любые вопросы. Любые действия. Что скажешь?

Задумываюсь — а что я теряю? Да ничего. Всё, что он мог сделать мне плохого, он уже сделал. Зато теперь я могу узнать про Богдана что угодно. А если Марк откажется отвечать, должен будет выполнить любое моё желание. Да это не игра, а подарок судьбы!

И всё же меня охватывает волнение. Опускаю голову и только потом отвечаю:

— Хорошо. Я согласна.

Он молчит, и тогда решаюсь я:

— Раз я предложила эту игру, даю вам право задать вопрос первым.

— Ладно, — он будто задумывается. — Скажи, есть ли что-то такое… то, что ты никогда в жизни не пробовала, но очень хотела бы попробовать?

Я в недоумении. Это не шутка?

— Мне казалось, вы хотели узнать, почему я не ем в общественных местах.

— На самом деле, об этом я как раз знаю.

По позвоночнику пробегает неприятный холодок — что он может знать?

— Хорошо, отвечу, — теперь я смотрю перед собой — на то, как по стене часовни расползаются пятна фонарей. — Однажды рядом с моим домом открылась пекарня. И я зашла туда… уж не знаю, зачем. И в это время хозяйка пекарни разговаривала со своей подругой — рассказывала о том, как училась в лучшей кулинарной школе Франции. Она несколько месяцев