Танец теней - Андерсон Сьюзен Страница 40

— Я вовсе не собираюсь никому навязывать ни себя, ни свой револьвер, — сказал Тристан почти бесстрастно. — Я просто подумал, что этот шум может означать что-то ужасное. Вы, кажется, попросту забыли, что убийца, зверски расправляющийся с танцовщицами, разгуливает на свободе. Что же касается револьвера, милая, то знайте, что за те шестнадцать лет, что я служу в полиции, я использовал мой револьвер всего только один раз и то в самой отвратительной ситуации. Однажды все-таки так случилось, милая. Как правило, я держу его тщательно смазанным, оберегаю от сырости и сохраняю в полной боевой готовности, но это не означает, что я направлю его на человека и спущу курок, даже если буду иметь на это полное право. И я не собираюсь, черт подери, объясняться перед вами или кем-нибудь другим, носить мне его под мышкой, как игрушку или быть готовым использовать.

Аманда взглянула на него, чувствуя себя глупо и неловко. Он, конечно, был прав, она знала это. Сейчас она винила себя за неоправданную враждебность к этому человеку, понимая, что создавала сама себе искусственные препятствия, которые не позволили бы сблизиться с ним. Она сделала шаг назад, надеясь, что он перестанет загораживать ей выход из ниши. Было в нем что-то такое, что заставляло ее ощущать себя так, словно бы она вернулась на много-много лет назад, в старшие классы школы, когда первый мальчик начал было за ней ухаживать, а ее сексуальная неопытность и неуверенность в себе вылились в деланный показной сарказм.

Аманда гордо вскинула голову. В конце концов, ей ведь не семнадцать лет, и у нее уже достаточно жизненного опыта. Зачем же ей все время попадать в такое положение, когда она чувствует себя полной дурой, да еще и не может подавить в себе это непонятное волнение. Она не правильно оценила его поведение, ну и что? Все, что от нее требуется, — так же вежливо извиниться и уйти. Но почему же ее так задевает то, что на его лице отсутствует всякое выражение, разве ему никогда не приходилось попадать впросак? Но больше всего ее беспокоит, что он так легко читает ее мысли, словно бы по раскрытой книге.

Открыв рот, чтобы сказать «извините меня, я была непростительно резкой», Аманда ужаснулась, услышав то, что она произносит против своей воли:

— Что они с вами сделали, Маклофлин? Вас что, закодировали в вашем управлении? Как вам удается быть таким бесстрастным? Вы напоминаете мне биоробота, потому что вас ничем не прошибешь.

Впрочем, последние слова тирады буквально застыли у Аманды в горле, когда она увидела как перекашивается лицо лейтенанта. Его руки сильно и властно вцепились в ее плечи, и тут все негодование, которое он в себе старательно сдерживал до этой минуты, прорвалось в его словах:

— А вам обязательно нужно меня прошибить, да? Вам не по нутру моя бесстрастность? Так получайте. Это раз и навсегда вам докажет, что я не ваш папочка и никакой не чертов биоробот.

И тут неожиданно он крепко прижал ее к себе и поцеловал.

До этой секунды она думала, что он совсем отстранился от жизни и с головой ушел в работу, холодно наблюдая со стороны все проявления человеческих страстей. Теперь же она поняла, что ошибалась. В страстном поцелуе его губ, жарком объятии его мощных рук, в лихорадочной ласке его пальцев, зарывшихся в ее волосы, не было и тени отстраненности от жизни. Его натиск был так головокружителен, что на минуту она лишилась рассудка.

Неожиданная ярость снова поразила ее. Он прижал ее к себе так быстро, что у нее не было времени как-то отреагировать. Непроизвольно она подняла руки, чтобы оттолкнуть его, но тут ее захватила волна исходившей от него страсти и нежности. Это ошеломило Аманду. Ибо контраст между тем, что она ожидала ощутить, и между тем, что на самом деле почувствовала, был слишком велик.

В первое мгновение прикосновение губ Маклофлина показалось ей жестким и грубым. Но, праведный Боже, еще через мгновение она почувствовала, какие они необыкновенно мягкие и нежные. Да, в них были сила и напор, они были жаркими, но вовсе не грубыми, ни капельки не грубыми! Единственное, что мешало ей до конца насладиться поцелуем, — это густая утренняя щетина; покрывавшая его небритый подбородок, от которой несколько пострадала кожа на ее лице.

Еще какую-то секунду она колебалась, а потом позабыла, против чего она, собственно, собиралась возражать. Может быть, против того, что он опять распустил руки. Что ж, это повод, но она уже забыла об этом, и вообще теперь ей было на все наплевать. Все ее сомнения смела мощная навалившаяся на нее волна страсти. Когда же ее руки дотронулись до его кожи и ощутили ее тепло, они, вместо того, чтобы вцепиться в его грудь ногтями, стали нежно ее поглаживать, ощупывая каждый бугорок его мощных бицепсов. Ее глаза оставались открытыми и изумленно сияли.

Тристан упорно не хотел прерывать своего страстного поцелуя. Он снова и снова впивался в ее полные губки своими, а потом язык его проник в ее нежный рот. Она не сразу позволила ему сделать это, тогда он приподнял голову, посмотрел ей в глаза, а затем попробовал сделать это снова, повернув ее голову рукой так, чтобы удобней было перейти на глубокий поцелуй. Он втянул своим ртом ее губы и сильно нажав на них, окончательно сломил ее сопротивление.

Аманда уже не была способна что-либо соображать. Ее губы, ее рот просто радостно отвечали на его ласку, и вдруг из горла Тристана раздался сладостный стон.

Его язык медленно и старательно делал свое дело. Сперва он прошелся по ее нижней губе, а затем приласкал каждый уголок рта. Ослабив руку, поддерживающую ее голову, он еще крепче прижал Аманду к себе, заставив ощутить подлинный пожар, полыхавший в его теле. Язык Тристана стал ритмично нажимать на ее язык с какой-то непонятной ей агрессивностью. И тут Аманда почувствовала, что вдруг в ее душе пробудилось что-то такое, о чем она раньше даже и не подозревала. Своим языком она обвила его, принимая вызов, а ее руки непроизвольно обвили Маклофлина и с нежностью зарылись в его густые волосы. Теперь она ощущала каждый мускул его тела, сильного и жаркого, как ощущала она и его восставшую плоть, плотно прижавшуюся к ее животу. Нежно произнося ласковые слова, она приподнялась на цыпочки, а потом вдруг умело обхватила его бедра своей левой ногой. Она прижала свое раскрывшееся лоно к тому жаркому и жесткому, которое только и могло его насытить. Очень медленно ее веки стали закрываться.

Тристан зарычал от страсти и стал целовать ее еще более яростно, впав в настоящее неистовство. Откинув ее тело назад, он прижал ее к стене и навалился на нее с каким-то немыслимым натиском. Одна его рука медленно и нежно поглаживала ногу, обхватившую его бедра, а затем вдруг проникла под ее спортивный костюм, впившись пальцами в крепкие, но такие страстные и такие нежные ягодицы.

— О, милая, — прошептал он, оторвавшись от нее буквально на секунду, а затем, не в силах выдержать даже такой, сиюминутной разлуки, он с новым неистовством впился в ее губы, даже причинив Аманде легкую боль.

Аманда еще сильнее обняла его за шею и ответила на его ласки страстным поцелуем, полностью отдавшись страстному напору.

Тристан немного отпрянул назад и просунул свободную руку в пространство, возникшее между их телами. Его ладонь властно и решительно легла на ее живот, затем, погладив, пальцы скользнули вверх к ее вздымавшейся груди. Аманда откинулась назад, подставляя бутоны своих сосков ласкам. А рука эта ласкала и ласкала, вдавливаясь все сильней и глубже в податливую плоть этих больших и трепетных грудей, напрягшихся от его властного прикосновения.

Ее спортивный костюм, плотно облегавший тело, стал вызывать у него ощущение отчаявшегося бешенства. Спору нет, в этом костюме она выглядела бесподобно, но он надежно защищал ее плоть от вторжения, подобно самой совершенной системе безопасности. А он хотел добраться до самых сокровенных уголков ее тела, сделать так, чтобы его кожа почувствовала ее всю, ощутить под своей ладонью пульсацию крови в ее сосках, ласкать их пальцами, гладить языком.