Эм + Эш. Книга 1 - Елена Алексеевна Шолохова Страница 41

Я брела из школы в растрёпанных чувствах. И не только из-за произошедшего. Я вдруг совершенно отчётливо осознала, что мне не хочется идти домой. Никогда раньше не думала, но сейчас поняла — дома я всегда чувствую себя скованной и напряжённой. Почти так же как на уроке географии. Только когда родители на работе, позволяю себе немного расслабиться и побыть собой. А когда они возвращаются… особенно отец, я словно каменею, пряча глубоко внутри всё, что на самом деле чувствую. Я к этому привыкла и перестала, видимо, замечать, но сегодня будто что-то потаённое во мне прорвалось из самых глубин и не желало больше прятаться. И потому домой идти очень не хотелось. Но с другой стороны — пойти-то мне было некуда. Не бродяжничать же.

Подходя к дому, я взглянула на окна Шаламова, там горел свет. Их балкон примыкал к нашему. И мне от того было приятно, хотя понимаю, что это глупо и ничего не значит.

И всё-таки почему Шаламов подошёл ко мне? Он вполне мог бы пригласить меня на танец позже, когда дискотека уже шла вовсю, и главное не так демонстративно? А он как будто что-то кому-то доказывал или делал наперекор. Я бы ещё могла подумать, что, может, он на спор: «Глядите, как я сейчас директорскую дочку окручу». Тема-то такая, уже знакомая. И не только по фильмам. Год назад клеился один из параллельного класса, но меня предупредил Лёшка Назаров, мол, не ведись, это спор. Но, во-первых, Шаламов не выглядит тем, кого так легко на идиотский спор подбить. Он какой-то независимый, что ли. Во-вторых, он ведь умчался сразу. А это была бы очень странная тактика. Ну а в-третьих, его поцелуй… он был, конечно, властный — с робкими попытками Потапова не сравнить. Но при этом какой-то злой, голодный и отчаянный. Всё это выглядело как порыв, которому он поддался и о котором потом пожалел и сбежал.

Я открыла дверь своим ключом в надежде, что родители заняты делами и не сразу заметят моё появление. Но мне не повезло, очень не повезло. Оба, заслышав шебуршание в замке, вышли встречать меня в прихожую.

— Что, уже закончились пляски? — спросил папа. — Что-то рано…

Я качнула головой.

— Ещё не закончились, я ушла пораньше.

— Ну и как всё прошло? — поинтересовалась мама.

— Спокой… — отец оборвался на полуслове, глядя на меня во все глаза. Мама тоже изменилась в лице. И тут я сообразила, в чём дело. Я и думать забыла про платье Ирмы, поэтому сняла куртку, как ни в чём не бывало, и предстала перед ними как есть.

— Э-э… это что такое? — Отец ткнул в меня пальцем. — Это что, ты в этом ходила… Ты вот в таком виде появилась в школе, при всех?

— Ты где его взяла? — спросила мама.

— Ирма подарила, — честно сказала я. В конце концов, Ирма сама предложила валить на неё. Хотя понятно, что это ничего не изменит, никто ведь меня не принуждал его надевать. Да и сваливать вину я ни на кого не собиралась, просто ответила правду.

Мама недовольно поджала губы и красноречиво посмотрела на отца, а тот уже начинал выходить из себя:

— С Ирмой я потом поговорю. Но ты! Я спрашиваю, как ты могла это на себя напялить?! Ты головой своей подумала?! Ты в школу пошла, а не в бордель! Господи, какой позор! Родная дочь вырядилась как уличная шлюха! Ты хоть понимаешь, что ты меня осрамила на всю школу! Да как я буду в глаза коллегам смотреть? А ученики? А их родители? А они мне скажут, обязательно скажут: «Вы, Александр Маркович, дочь свою сначала бы воспитали, а потом других детей учили». И будут правы! Видно, мало я тебя порол, раз ты забыла об элементарных нормах приличия.

Отец ругал меня больше часа, дважды замахивался, но мама его останавливала. Впрочем, мама хоть его и сдерживала, но тоже была не на моей стороне. И перед сном, когда гнев отца уже иссяк, и сам он пил на кухне коньяк с расстройства, специально пришла и прочитала мне лекцию о девичьей скромности и гордости, о падших женщинах, которые не стесняются обнажаться, чтобы соблазнить мужчину, и которых потом все презирают.

— Тебе нужна эта грязь? — в заключение сухо спросила мама.

Я покачала головой, думая лишь о том, как устала, как хочу остаться одна и ещё больше хочу поскорее закончить школу и сбежать из родительского дома.

— Тогда отдай мне это платье.

Я кивнула в сторону шкафа. Мама поднялась с кресла, отворила дверцы и сняла платье с плечиков.

— Ты всё поняла? — спросила она строго.

— Да, — сказала я.

— Ну смотри. Разрушить доброе имя легко. Порой бывает достаточно всего лишь вот так заявиться в приличное общество в полуголом виде. А вот вернуть репутацию — очень сложно. Почти невозможно.

Небрежно сжав платье как какую-то тряпку, она вышла из комнаты. Мне было плохо и больно, я задыхалась от унижения. И внутри все дрожало от обиды — я ведь не заслужила таких слов! Таких ужасных обвинений! Хотелось плакать, но слёзы как будто высохли.

Я легла на кровать, свернувшись в клубок. Стать бы маленькой, крохотной как пуговица и затеряться, чтоб никто-никто меня не нашёл!

Утром поднялась ни свет ни заря, нисколько не отдохнувшей. Наоборот, разбитой, даже больной. Родители ещё спали. Отцовский храп разносился по всей квартире. По-моему, они всю ночь пили. Во всяком случае на кухонном столе я обнаружила две рюмки, блюдце с пожухлыми лимонными дольками и пустую бутылку из-под коньяка. Ещё одна, тоже пустая, стояла рядом с мусорным ведром, а в воздухе витал тяжёлый запах перегара. Я откинула занавеску и открыла форточку, впустив холодный воздух. Рассвет ещё не настал, но отчего-то было ясно, что день будет пасмурным. Отойдя от окна, я брезгливо оглядела стол, засохшее тёмное пятно на скатерти, хлебные крошки. Горе, что ли, заливали? Знала бы — лучше б пошла в маминой блузке, да в чём угодно только не… И тут я увидела в мусорном ведре обрывки зелёной ткани. Да это же оно, моё платье! Вернее,