Притяжение (СИ) - Мария Летова Страница 41

— Доброе утро… — бормочу, глядя себе под ноги и обходя ящики с инструментами.

Оля ждет меня в помещении, которое мы решили использовать под один из учебных классов. Там еще толком никакой мебели, кроме пары стульев и стола, так что складываю свои вещи на подоконник, говоря:

— Привет.

— Привет, — отвлекается Оля от монитора своего ноутбука. — Там на окне счета за коммуналку. Я достала из почтового ящика.

— Сейчас посмотрю… — пригладив волосы у висков, берусь за маленькую стопку бумажек.

— Нам нужно проверить счетчики, если хочешь, я этим займусь…

Пытаясь вникнуть в цифры, киваю и перебираю счета, приходя к выводу, что они такие же приятные, как и стоимость аренды.

Мы обсуждаем учебный план, который Оля полностью взяла на себя, оставив за мной всю хозяйственную волокиту, и волокиту с оформлением документов. В отличии от меня, у Оли есть хоть какой-то опыт преподавания, ведь последние пару лет она репетиторствует, а мне понадобятся курсы, которые я уже пытаюсь найти…

С недавних пор я бросаюсь на поиски своего телефона, стоит ему подать хоть малейший сигнал жизни. Сейчас я тоже роюсь в сумке, встав из-за стола и подойдя к окну, потому что услышала звонок.

Я знаю, что вести себя, как в пятнадцать лет, услышав рингтон телефона — признак того, в чем я не спешу себе признаваться, но признаюсь я или нет, уже не имеет значения. Это уже случилось, и я… просто ищу свой телефон, внутренне чертыхаясь от того, что он не желает находиться в куче всякого барахла. И решительно поджимаю губы, когда вижу на дисплее телефона входящий от Степы, своего племянника.

Он обрывает мой телефон много дней подряд, но я ни разу не взяла трубку. Сейчас тоже не беру, а отключаю звук и возвращаю телефон в сумку.

Возможно, цель этого настойчивого напора — извиниться, но я не хочу проверять. Если он хочет этого, его извинений я все равно не приму. Больше никогда. А если ему нужно что-то другое, я ничем не смогу ему помочь.

Не знаю, что конкретно он убил во мне своим поступком, но это убийство внутри меня породило панцирь, который я надеваю, как щит. Теперь каждый раз, когда люди вокруг думают, что меня можно “бить” или “толкать” без последствий, внутри поднимается бешеное желание давать сдачи.

Твою мать, неужели я наконец-то повзрослела?!

После того, как ревела в своей квартире, разворотив шкаф с одеждой, потому что от бессилия мне хотелось что-нибудь крушить. До изнеможения. В злости, которой никогда в себе не видела. Даже когда оказалась на больничной койке со сломанной челюстью, во мне не было такой бури эмоций.

Меня будто подорвали изнутри.

Это всего лишь машина! Да. Куча металла! Которая стала самым ценным подарком в моей жизни, и его у меня забрали. Даже после смирения в горле собирается горечь, и забить, задушить эту горечь я не смогла бы ни с кем, кроме мужчины, в которого так безалаберно и безответственно влюбилась. Только против него никакие панцири не помогут. Рядом с ним слишком тепло, чтобы надевать этот чертов панцирь. Я просто сгорела бы заживо под этим панцирем, если бы попыталась.

— Я сегодня без завтрака, — голос Оли полон энергии. — Может, вместе пообедаем? Мне забирать Мишу из сада еще через два часа.

— У меня запись к гинекологу, — говорю, собирая в сумку счета. — Нужно ехать…

— Ясно. Я тогда тоже пойду. Попробую вытащить на обед Чернышова.

— Передавай привет, — надеваю свое пальто. — И Мишане тоже.

— Хорошо… — произносит она с улыбкой.

Такси приезжает за минуту, и я сажусь в него, не успев до конца застегнуться. До настоящей, а не календарной весны, еще месяц, как минимум, и я уже не реагирую на то, что по оконному стеклу снова стучит дождь.

Я получаю входящее сообщение, когда покидаю медицинский центр и направляюсь на встречу с дизайнером. Сидя в такси, меняю маршрут на собственный адрес. На парковке перед воротами вижу черный джип “Чероки”. Точнее, отыскиваю его глазами, зная, что он должен быть где-то здесь.

Замки щелкают, когда подхожу к машине. Открыв дверь, забираюсь на пассажирское сиденье рядом с водителем, который наблюдает за мной, положив на руль ладонь.

Во взгляде Кирилла уже привычная острота.

Он пять ночей провел в моей постели. Пять ночей подряд. И сегодня тоже должен.

Мы больше не ссоримся.

Я не прошу ставить себя в известность о его планах, если они не касаются его планов на ночь. Он так и делает. Но даже обходя все неподходящие темы, остается необходимым и близким, как чертова вторая кожа.

В свете дня он, как всегда, выглядит моложе. Моложе, чем когда увидела его в первый раз. И во второй тоже. Его мальчишество, как драгоценное сокровище, которое храню у себя внутри, и будь он хоть десять раз серьезен, как сейчас, меня это не обманывает.

Мы расстались утром и, уходя, он обещал позвонить в районе пяти. Мы собирались в ресторан, а потом… собирались прогуляться, если не будет дождя. Точно так же, как сделали вчера. Позавчера ужин готовила я сама, а потом он два часа провел за своим ноутбуком, точно такой же сосредоточенный, как сейчас, а потом уснул, растянувшись на моем диване и обняв руками подушку, но только для того, чтобы в четыре утра разбудить меня своими настойчивыми ласками.

Внутри подрагивает, ведь я вижу заброшенную на заднее сиденье кожаную дорожную сумку.

Во всем этом… дерьме… меня греет только одна мысль — я уверена, он не уедет, не попрощавшись. Руки подрагивают, и я прячу ладони между колен.

— Хочешь, чтобы я поменяла планы? — спрашиваю, изображая жизнерадостность.

Так, словно не видела этой сумки, и не заметила того, что под курткой он одет для долгой дороги: в спортивные штаны и толстовку.

— Нет, — его хрипловатый голос щекочет мои уши. — Мне нужно уехать. Не знаю, насколько. Может, на неделю или две. Это… деловая поездка.

Я больше не знаю, что чувствую. Облегчение или раздрай. Только с ним, с Кириллом Мельником, я познала, что неизвестность — самая отстойная пытка из всех. Я больше не хочу жить одним днем. Теперь я это ненавижу…

И я ненавижу себя за то, что собираюсь перейти границу, которую сама же установила.

— Что-то важное? — смотрю на него.

Его взгляд блуждает по потолку машины, палец постукивает по рулю.

— Да… — отвечает. — Очень важные переговоры.

Волнение за него заставляет подгибаться пальцы на ногах.

— Я могу