Обещаю, больно не будет - Даша Коэн Страница 41

— Ну что?

— Прощаюсь, — дёрнул он плечом и уголком рта. — Или это тоже из разряда «нельзя», Ник?

От его слов неожиданно, но отчётливо заныло в груди. Протяжно так. Тоскливо. Нет, это была не внезапная боль, на грани паники и всепоглощающего отчаяния. Это было больше похоже на смертельную и неизлечимую болезнь — страшно, но ожидание конца уже не изматывает, а скорее сулит освобождение, за которым кроется миллионы «а что, если бы…». Вот только ответ я знаю наперёд.

— Ничего, — и зачем-то произношу это вслух.

Лифт останавливается на подземной парковке. Басов идёт впереди. Я чуть позади, уговаривая не поднимать на него глаза и не жрать его взглядом. Не получается, я всегда восхищалась его статью, выправкой и уверенной походкой. Вот и сейчас меня пробрало. И отчего-то вспомнился тот восторг, когда я глядела на него с пеной у рта и думала, что он исключительно мой.

Лучший. Не такой, как все. Любимый…

Садимся в его машину, и снова воспоминания ядерными боеголовками бомбардируют мои мозги: сильные руки на руле, тихая и тягучая музыка, сосредоточенный взгляд на дорогу — как же обманчиво хорошо мне было тогда с ним. До такой же степени плохо сейчас.

Отворачиваюсь. Сцепляю пальцы в тугой замок, до побелевших костяшек, и тупо жду, когда же уже покажется дом, в котором располагалась квартира Марты. Там я смогу спрятаться. От всего: этого парня, своих мыслей и бесконечной тупой боли за рёбрами.

— Приехали, — выдернул меня обратно в реальность голос Басова, и я вздрогнула.

А затем молча, не прощаясь, потянула руку к дверной ручке, чтобы поскорее сбежать отсюда. Ибо уже невозможно — задыхаюсь я рядом с ним!

— Вероника, — дёргает он меня за руку, но я рвусь раненой птицей прочь. Не хочу быть рядом с ним, не могу. Мне страшно, потому что я неравнодушна, чёрт возьми — моё сердце напугано. Я в ужасе.

Всё, пора сматываться отсюда!

— Не надо, — стряхиваю я его руки и вновь боюсь поднять глаза на парня. — Уже попрощались.

— Ты как будто бы боишься дам мне шанс, а не действительно хочешь поставить точку!

— Да, — всё-таки пересилила я себя и мазнула по нему взглядом, понимая, что мы оба дышим так, словно пробежали на мировой рекорд стометровку. — Боюсь, Ярослав. Тебя боюсь! Потому что ты страшный человек: раздавишь и дальше пойдёшь, носясь, как с писаной торбой, лишь только со своими обидами. На чужие тебе же плевать с высокой горы, так? Ты свято веришь, что тебя все должны понять и простить, просто так, за красивые глаза.

— Я пытаюсь всё исправить!

— Вот именно, Ярослав. Ты пытаешься ВСЁ исправить. Всё, кроме себя самого…

Дёрнула ручку и всё-таки вывалилась из салона, хапая воздух жадными, голодными вдохами. И на глаза от чего-то навернулись слёзы. Подбородок задрожал. Грудную клетку скрутила раскалённая колючая проволока и с каждым мгновением сжималась всё сильней и сильней.

Бегом до подъезда. Руки трясутся, роняют ключи. Паника окончательно накрывает меня с головой. Душит. Боюсь услышать уверенную поступь за спиной, но её нет. И я всё-таки облегчённо вваливаюсь в подъезд и дальше — в лифт. На нужном этаже выхожу, но открыть квартиру не решаюсь. Лишь поднимаюсь на пролёт выше по лестнице и там плюхаюсь заднице на бетонные ступени.

И наконец-то даю волю слезам.

Они бесконечным потоком текут из глаз, и я ничего не могу с ними поделать. Да уже и не хочу. Потому что они нужны мне, чтобы ещё раз на репите промотать перед глазами картинки уродливого, пропитанного ложью, прошлого.

Чтобы вспомнить. Чтобы снова умереть от обиды. Чтобы ещё раз доказать себе, что мне не нужно вновь топиться в этом протухшем болоте под названием Ярослав Басов. Я — девочка без сердца. Я его сама себе вырвала три с половиной года назад. Мне никто теперь не нужен, и я никому не нужна.

Всё!

Проревевшись вдоволь, достаю из рюкзака салфетки и привожу себя в порядок. А затем всё-таки отдираю задницу от ступеней и тащусь домой. Где отчётливо слышен шум воды из ванной комнаты.

Признаться, я ждала кое-чего другого. Например, того, что Марта выбежит ко мне навстречу с топором наперевес, угрожая расчленёнкой за то, что я посмела заставлять её нервничать так долго и держать в неведении по поводу своего местонахождения всю ночь напролёт.

И это заставило меня насторожиться. Разулась и двинула к ней. Постучала — не отвечает. Дёрнула на себя дверь — открыто. А затем охнула, видя, как неподвижно подруга сидит на полу душевой полностью одетая, а на неё обрушивается бесконечный поток воды.

— Марта? — кинулась я к ней, распахивая створку и оглядывая девушку с ног до головы. Вроде бы живая и невредимая. Вот только плачет навзрыд, судорожно всхлипывает и смотрит на меня с таким отчаянием, что и передать сложно.

— Ни-ника, т-ты з-здесь…

Кинулась ко мне, и вся затряслась в моих руках. Я же только гладила её по голове и ждала, когда она хоть что-то мне скажет. Но Марта только безутешно ревела, а потом и вовсе, кажется, забилась в истерике, да такой, что все мои горести и печали показались несущественными и глупыми.

— Тебя кто-то обидел, милая?

— Д-да! — закивала она головой.

— Кто?

— Стафеев!

— Ох, опять твой невыносимый баскетболист! Ну и что он сделал на этот раз? — максимально злобно прошипела я, чуть отклоняясь от девушки и зажимая её распухшее от слёз лицо в собственных ладонях.

А она скуксилась, до крови прикусила нижнюю губу. Затем зажмурилась и выпалила на непереводимом:

— Трахнул меня.

Я в максимально короткие сроки выпала в нерастворимый осадок. Нет, я, конечно же, догадывалась, что Марта конкретно сохнет по своему одногруппнику, и могла бы порадоваться, что дело наконец-то сдвинулось с мёртвой точки, но слёзы подруги говорили лишь об одном — всё стало ещё хуже.

Нас обеих общипали и кинули в крутой кипяток. Каждую по-разному. Каждую одинаково больно…

Глава 25 — Тушёнка

Ярослав

Ещё раз прошибает насквозь мерзкое ощущение, что я где-то что-то упустил. Оно ползёт по позвоночнику, словно слизень, а затем упрямо ввинчивается в черепную коробку. И принимается взбивать мои мозги в кашу, в которой уже непонятно, кто прав, кто виноват, кто лжец, а кого просто подставили.

Но один вывод я для себя всё-таки сделал — невозможно так врать.

Истомина убегает от меня, а я каждой клеткой своего тела чувствую её боль. Так не бывает, когда человек насквозь пропитан фальшью.