Елена Лагутина - Слепая любовь Страница 41

— Откуда ты его взяла, Катя? — нахмурившись, спросил Андрей.

— Нашла. На улице. Я сегодня гуляла... так, бродила по окраинам. Его зовут Чип.

— Чип? — Андрей нахмурился еще больше, внутренне протестуя против этого имени. — Какой из него Чип, он же — натуральный Васька!

— Никакой он не Васька! — Катино возмущение, казалось, было искренним. — Он даже отзывается на Чипа! Вот, смотри! Чип! Чип! Чипонька!

Катя старалась, ее глаза блестели, но кот остался абсолютно равнодушным, так и не прореагировав на ее призыв. Он смотрел широко открытыми зелеными, детскими еще, глазами на Андрея. А потом зевнул во всю пасть, обнажив ряд белых маленьких зубов и розовый язык.

— Васька! — усмехнувшись, позвал Андрей.

Кот продолжал смотреть ему прямо в глаза, слегка прищурившись. Катины пальцы легонько перебирали его загривок, он щурился все сильнее, голова слегка покачивалась... А через минуту он уже спал.

— Пожалуйста, Андрей, пускай он будет Чипом, — шепотом произнесла Катя.

— Пускай, — так же тихо ответил Андрей, — если ты хочешь.

Так их стало трое. И вскоре, буквально через несколько дней, оба почувствовали, что им стало легче. Стало проще смотреть друг другу в глаза, отлегло, отпустило чувство вины друг перед другом, появился какой-то смысл в существовании. Маленький смысл — серый и полосатый.

Он лежал на сером ковре без движения в неестественной для кошки позе. На спине. Мордочка заострилась, передние лапы согнуты, беззащитно прижаты к груди, глаза... Глаза были полуоткрыты и уже подернулись белой пеленой. Чип был мертвым.

— Он умер. Чип умер, Андрей.

Он опустился на колени рядом с женой, положил руку ей на плечо, обнял немного неловко, молча коснулся губами холодной щеки.

— Знаешь, он плакал... Плакал по-настоящему...

— Что случилось?

— Не знаю. Я выпустила его во двор, как обычно... А потом он пришел... Мне кажется, его отравили. Не важно. Он умер, Андрей. Его больше нет. Последнее, что нас связывало. Больше — нет.

Катя уже не плакала, она просто смотрела неподвижными глазами на мертвого котенка и как будто не замечала, как вздрогнули пальцы мужа, не чувствовала, как забилось его сердце, хотя оно было близко. Так близко, что она не могла этого не почувствовать...

— Катя...

— Не надо, Андрей. Не надо ничего говорить, все и так понятно. Об этом вообще не надо говорить, мы ведь всегда, еще с детства, понимали друг друга без слов. Разве не так?

— Так.

— Ты ведь знаешь... Мы оба знаем, почему у нас до сих пор нет ребенка.

— Ты ведь сама говорила...

— Перестань! Слышишь, не смей сейчас врать. Мои почки здесь ни при чем, и ты это прекрасно знаешь. Мы тысячу раз откладывали это по разным причинам, мы будем откладывать это бесконечно, и ты знаешь почему! Знаешь!

Ее глаза полыхали огнем, щеки были мертвенно-бледными. Она ждала от него правды — он сразу понял, почувствовал это и не решился снова оскорблять ее ложью.

— Знаю, Катя. Прости меня.

— Это ты прости меня. Это я во всем виновата. Ты в тот момент был просто не в состоянии что-то решить, тебе было все равно, Что будет с твоей жизнью. Но и мне... Мне тоже было все равно, что будет с моей. Но равнодушие — оказывается, это не причина для того, чтобы делить жизнь, а уж тем более для того, чтобы заводить детей... Прости, я этого не понимала. Я верила... Правда верила, что у нас с тобой все получится. А оказалось, что жить без любви невозможно. Прости, я виновата перед тобой.

— Мы оба виноваты, Катя... Спасибо тебе. Я бы никогда не решился на этот разговор. Мне иногда кажется... Мне иногда кажется, что я на самом деле люблю тебя.

Он говорил искренне, и она это знала. Но знала она и другое.

— Тебе это только кажется. Но на самом деле ты любишь не меня, а ее. Ее, свою Данку. Хоть она и умерла два года назад. Но ты ее все равно любишь.

— Катя... ты ведь знаешь, это бессмысленно. Это просто тоска, но не любовь. Ведь ее нет... Это просто тоска.

— Возможно, — с неохотой согласилась она. — Называй как хочешь. Только я ведь знаю. Я видела ту девушку. Дождь, какие-то черные птицы, и девушка с длинными мокрыми волосами. В белом платье... Я видела, как ты на нее смотрел. В твоих глазах была не тоска, Андрей. Поверь мне, я знаю, что такое любовь. Я тоже однажды это испытала. Ты — здесь, в Нью-Йорке, а она — там, где-то...

— Это глупость, Катя. Я ведь знаю, что ее нет в живых.

— Я видела, Андрей, — снова повторила она, — видела, как ты на нее смотрел. Она для тебя — не просто телевизионная картинка. Ты слушал эту музыку тысячи раз, я знаю, я чутко сплю. Ты всегда смотришь на нее. А знаешь... Она действительно на нее похожа.

— Извини, — в который раз повторил Андрей, — я не знал... Не знал, что ты знаешь. Катя...

Он поднял на нее глаза. Мелькнула картинка — мертвый котенок, но он не задержал взгляда. Он смотрел на нее пристально, полностью погрузившись в синеву ее глаз. Таких родных, с детства знакомых глаз...

— Катя, родная... она слишком сильно на нее похожа. И я больше не могу с этим жить.

Он медленно опустил голову, и она порывисто прижала его к груди, принялась перебирать пальцами непослушные, жесткие пряди, легонько касаясь губами, а он вжался в нее, почти не дыша, лишая и ее возможности свободного дыхания. Минута, другая... Они сидели без движения почти полчаса, прижавшись друг к другу, жалея друг друга и чувствуя, как постепенно становится легче. А потом она отстранилась.

— Андрей... отпусти меня. Пожалуйста, отпусти.

Потом они хоронили Чипа. Андрей положил его в коробку из-под обуви, выкопал могилу, аккуратно погрузил коробку с мертвым Чипом в яму, засыпал землей. Потом они вернулись, Катя пошла на кухню заварить чай, а он снова уселся пред телевизором и принялся ловить спутниковый музыкальный канал. В тот момент когда она входила в комнату с подносом в руках, она не могла видеть глаза Андрея, потому что он сидел к ней спиной. Но она видела другие глаза. Они смотрели на нее с большого телевизионного экрана сквозь капли дождя. Они были большими, черными и неподвижными. Настолько неподвижными, что ей стало страшно. Тихо играла музыка — слов не было, звуки скрипки плавно перемешивались с фортепианными аккордами. Она стояла как завороженная и слушала. Последние аккорды постепенно стихали, и вот в уголке экрана появилась маленькая, медленно бегущая строчка. Следом за фамилией автора музыки шло ее название — «Слепая любовь»...

Она бессильно разжала пальцы, уронила руки — поднос упал на пол, чашки звякнули друг о друга, но не разбились — поверхность была слишком мягкой, темно-коричневая жидкость сочной лужицей тут же впиталась в ковер...