Заряна - 217-я жизнь. Блог бывшего экстрасенса Страница 41

Большим же моим шагом на свободу стало то, что я пошла учиться на курсы имиджмейкеров. Без маминого подталкивания я не решилась бы на это, так приросла к своей клетке.

«Не сиди. Не плачь, – говорила мама. – Ему выгодно, когда ты рыдаешь. Это значит, что ты ничего не делаешь, значит, никуда от него не денешься». А чтобы не платить за курсы бешеные деньги, я договорилась, что я буду там же читать лекции по PR и рекламе – это уже моя идея (до сих пор горжусь!).

И, как ни странно, это меня чрезвычайно захватило. Мне-то в глубине моего безумия казалось, что ничто в жизни меня уже не заинтересует. А тут как будто открыли форточку в душной комнате – постепенно в мой дом стал проникать большой мир. Так бывало в школе: пока ты болеешь ангиной, в комнате воздух спертый, болезнь его «сперла». А раз стали открывать форточку при тебе – значит, уже здорова, добро пожаловать к людям!

Итак, в фазе беременности, когда большинство женщин переходят на более спокойную домашнюю жизнь, я вышла в широкий мир и взяла на себя большую, практически максимальную нагрузку. Учить и учиться, работать полный день. Видеть живых людей!

А что муж? Разумеется, воспринял это с облегчением. Разумеется, проговорил положенные фразы типа «А тебе не слишком тяжело?», «Это не повредит ребенку?» Но поскольку денег не хватало (я так и не смогла выяснить, какая часть уходила на его сторонние развлечения), то, разумеется, он был «за».

47.

В какой-то момент, когда Антон как всегда обещал быть пораньше (я начала бояться темноты), а в час ночи его все еще не было, моя расшатанная психика дала течь, и я сама решила его выгнать. Покидала вещи в сумку и поставила ее у порога.

Большая синяя сумка, из ИКЕИ. Не закрывается, лишь стягивается посередине. Ручки вывернулись и валяются наружу; внутренности нашего конфликта, как тело больного на операционном столе, нараспашку. Этот выкидыш моей «идеальной любви» несколько часов стоит у выхода в коридор и ждет, пока Антон наконец-то приедет со своих важных ночных совещаний.

Примерно к часу ночи он технично открыл ключом дверь, проскользнул в квартиру, в темноте споткнулся обо что-то. Уведомил воздух о своем отношении к раздолбайкам-хозяйкам. Но очень тихо, надеется, что нерадивая жена спит. Пауза, тишина. Тут он, видимо, вспомнил, что главный в доме он и потому может покомандовать. Включил свет в зале – пауза, сопение. Потом влетает в спальню и смотрит на меня от входа. Я лежу на кровати, контур его фигуры обернут светом, сама фигура – самая черная часть темноты. Не ангел, явно не ангел мой муж.

Он не знает, сплю я или нет, вижу его или нет. Он не знает, на что решиться – выяснять отношения и ругаться, улаживать и плакать? Будить меня или нет? Я не сплю, но и нервничать я больше не могу, а потому просто дышу – без мыслей, без слез, даже без надежд.

Утром становится отчетливо видно, что он очень удивлен. Не ожидал он от меня такого. Это противоречит его представлениям: беременная жена должна сидеть дома, плакать и бояться его потерять. Вероятно, многомудрые люди давали ему советы типа «гни свою линию, куда она денется!»

За завтраком он, предельно спокойно и хорошо контролируя голос, спрашивает меня: «Ты правда хочешь, чтобы я ушел?»

У меня была целая ночь подумать, и потому я уже за гранью добра, зла, терпения и решимости. Я уже очень глубоко в таком знакомом, таком часто посещаемом депресняке, его «объятья» – надежная гарантия того, что еще несколько дней мне будет совершенно все равно, что делать, кто что говорит и чем все это закончится.

Но мозги у меня работают как-то совсем отдельно от эмоций, что для женщин, говорят, не характерно. Но работают, поэтому ответ у меня есть:

– Ты сам решай, что делать. Или уходи, или веди себя прилично и меня не изводи. Мне надо доносить и родить здорового ребенка.

Наверняка мой голос звучит монотонно и потому особенно жутко.

«Родить здорового ребенка» – это моя мантра, я повторяю ее постоянно. На этом сосредоточены все мои силы. Мои стрессы не должны сказаться на малыше. Он родится здоровым, он не виноват, что его родители – молодые идиоты, которым надо было только спать вместе, а не «строить ячейку общества».

Еще четыре дня сумка занимает центральное место в комнате. Об нее все спотыкаются, но с места никто не двигает – как умирающий дедушка, патриарх семейства, она требует к себе особого отношения.

Затем я убираю ее обратно в шкаф – не раскладываю по полочкам на прежние места, а просто как есть ставлю вниз шкафа-купе.

48.

Работа, работа, работа! Вот мое спасение на текущий момент. Видимо, та первая обезьяна, которая взяла в руки палку (и из-за которой теперь все люди ходят на работу), тоже переживала личностный кризис.

Никогда не ожидала, что начну преподавать. Основным препятствием к этому была моя мама, которая до сих пор работает учительницей. И с раннего детства я видела ее подруг – других учителей. Они очень любили собраться на какой-нибудь праздник, чуть-чуть дерябнуть шампусика и каждая по очереди давать мне советы:

– Детка, – говорила мне дородная учительница физики, – никогда не иди работать учителем. Съедят и кости выплюнут! А особенно учителем физики.

– Ой, милочка! – включается интеллигентнейшая учительница истории. – Историю не выбирай! Это слишком тяжелая наука, она все время меняется. Уж и не знаешь, чему учить детей!

– И на литератора не ходи, – догадываетесь, кто говорит. – Никто тебя понимать не будет, никому эта наука не нужна. Одни проверяющие из ОБЛОНО стихи слушают…

– И уж тем более не будь учителем младших классов, – всегда забивала последний гвоздь большая и «сытная» учительница начальной школы. – Дети изведут, родители замотают, ГОРОНО заест. – Она такая хлебная, пышная, жизнеутверждающая, что ей трудно не поверить. И если уж она говорит, что ее едят, то меня, такую худую и маленькую, явно проглотят целиком.

Не найдя в школе специальностей, которые мне бы рекомендовали, я как-то не готовилась в учителя.

Когда я не поступила в Университет на журналиста (а я была почему-то уверена, что я вся такая волшебная и меня не могут не взять), то стала названивать в те пединституты, где еще шли экзамены. Мама услышала это и заставила меня положить трубку. И сказала, что лучше я год буду ходить к репетиторам, но поступлю куда хотела, но ломать себе жизнь учительством из-за минуты отчаяния не стоит. Это я, мол, всегда успею сделать. Кстати, это был единственный в моей взрослой жизни случай, когда она мне прямо что-то запретила! И вот теперь оказывается, что от судьбы не уйдешь. Я нашла, что преподавать и кому. Ведь любимые и уважаемые мамины подруги мне ничего не говорили о том, чтобы я не учила взрослых, правильно? Правильно! И о том, чтобы я преподавала журналистику и PR они тоже ничего не говорили. Правильно? Правильно! Значит, я все делаю правильно. И мне это очень понравилось.